Возрождение Теневого клуба
Шрифт:
— Всё ещё болит? — спросил я.
— Только когда двигаюсь.
Я изобразил улыбку, но, конечно, не мог скрыть, что чувствую себя не в своей тарелке. Остину, казалось, становилось хорошо оттого, что мне нехорошо. Я встал и протянул ему руку, отлично зная, что пожимать её он не станет. Он и не стал. Зрелище того, как я опускаю руку, похоже, доставило Остину ещё один миг удовлетворения.
— К твоему сведению, — произнёс он, — затея с обедом — не моя. Это всё мама.
Стол был накрыт на пятерых, но обедающих оказалось только четверо. Мистер Пэйс не присоединился к нам, хотя
Миссис Пэйс внесла кушанья, и я буквально набросился на еду — не потому, что был голоден, а чтобы занять свой рот жеванием — тогда мне не нужно будет разговаривать. Остина, наверно, осенила та же идея, но у его сестры были иные планы.
— Так что, — поинтересовалась Аллисон, — каково это — быть не у дел?
Я опустил взгляд на свою тарелку и пожалел, что мясо слишком мягкое — будь оно пожилистее, я бы мог его как следует пожевать несколько минут, прежде чем отвечать.
— У меня теперь много времени на размышления, — сказал я.
— А я думал, для того, чтобы размышлять, нужно иметь мозги, — проговорил Остин.
— Остин, — одёрнула мама, — Джаред сегодня наш гость.
— Спасибо, что напомнила.
В соседней комнате зашелестела газета.
Наконец я не выдержал и задал вопрос, терзавший меня с того момента, как я получил приглашение:
— Миссис Пэйс, надеюсь, вы не станете возражать, если я спрошу... зачем вы меня позвали?
— Чтобы пообедать, конечно, — ответила она.
На помощь матери пришёл Остин.
— В книге по самосовершенствованию, которую штудирует мама, говорится, что мы должны помириться со всеми людьми, которых ненавидим.
— А тебя, — подхватила Аллисон, — мы ненавидим больше всех.
— Ещё фасоли, Джаред? — предложила миссис Пэйс.
В седьмом классе я делал доклад о средневековых пытках: про то, как людей растягивали на дыбе или заключали в «железную деву» — металлический остов, внутри утыканный острыми лезвиями. Думаю, «обед у Пэйсов» мог бы стать органичным дополнением к этому докладу.
Я не отрывал взгляда от своей тарелки, возя в ней вилкой, пока картошка не превратилась в озерцо коричневой каши вокруг острова — куска мяса.
— Послушайте, — сказал я, пряча глаза, — Теневой клуб был ошибкой. То, что мы делали, было неправильно. И я очень сожалею об этом.
— Ах ты сожалеешь? — прогремел позади меня мужской голос. Я обернулся. На пороге столовой стоял мистер Пэйс. — Считаешь, что от твоих сожалений изуродованная лодыжка и шрамы на ногах Остина исчезнут?
— Нет, — проговорил я и заставил себя смотреть ему в глаза, хоть и чувствовал себя при этом полным ничтожеством. — Но я всё равно сожалею.
Мистер Пэйс ушёл, но я продолжал ощущать на себе его взгляд.
— Что-то мне расхотелось есть, — буркнул Остин, со стуком бросил вилку на тарелку, вскочил и кинулся к выходу, лишь на половине пути вспомнив, что надо хромать. Оставил меня со своей мамой, чтобы меня окончательно добила её доброта.
Я быстро доел, вежливо поблагодарил и направился к двери, понимая однако, что не могу вот так взять и уйти. Я обязан был что-то сказать Остину, хотя и понятия не имел что. Я нашёл его в гараже,
— Ты ещё здесь? — ощерился он и выстрелил в меня шаром, но промахнулся. Либо он был плохим игроком, либо моё присутствие слишком сильно нервировало его. — Чего надо?
Я вдохнул поглубже. Что же мне сказать? Я не был уверен до самого последнего мгновения, но тут слова сами собой заторопились из моего рта:
— Я ушёл из команды, я извинился перед тобой тысячу раз... Похоже, всё напрасно. Скажи, что мне сделать, чтобы искупить свою вину? Я перед тобой в долгу и пойду на что угодно, лишь бы ты остался доволен.
Остин опустил кий.
— Да тебя, похоже, мучает, что я тебя ненавижу! Я прав?
— Ты имеешь полное право ненавидеть меня, — признал я. — Меня, и Шерил, и Рэндала, и всех остальных...
Остин сделал шаг ко мне и произнёс:
— Тогда разреши мне ненавидеть тебя... потому что именно это и доставляет мне удовольствие.
— Ну, как прошёл обед у Пэйсов? — спросил отец, когда я вернулся домой.
— Хорошо, — сказал я.
Ответ, который, по сути, ни о чём не говорил. Так теперь сложилось между мной и родителями. Раньше я охотно беседовал с ними на любую тему, но со времени пожара на маяке между нами словно пролегла полоса отчуждения; мы утратили способность общаться друг с другом. Я как будто стал для них пустым местом. Они смотрели прямо на меня, но видели при этом что-то другое, не знаю, что. Это очень неприятно, когда ты не в состоянии увидеть отражение себя самого в глазах собственных родителей — надеюсь, вы понимаете, о чём я.
— А подробнее? — настаивал папа, желая получить больше информации.
— Просто хорошо и всё.
Папа открыл холодильник, словно бы собираясь поесть, но на самом деле он притворялся, лишь бы не смотреть на меня. Этот трюк был мне знаком, поскольку я частенько прибегал к нему сам.
— В школе всё нормально?
— Ты имеешь в виду — если не считать тех, кого растоптал бешеный слон?
Он уставился на меня, придерживая одной рукой дверь холодильника.
— Пап, я шучу.
Он захлопнул дверцу.
— У тебя чувство юмора, как у твоей мамы.
Забавно, потому что мама всегда обвиняла меня в том, что у меня чувство юмора как у моего папы. В последнее время никто из них не хотел признавать себя хоть каким-то боком причастным ко мне.
По дороге в свою комнату я думал о бывших членах Теневого клуба: о Шерил, которая подхватила невзначай высказанную мной идею объединить всех «вторых» ребят в тайную организацию и сделала её реальностью; о её младшем брате Рэндале, которому всегда не хватало сотой доли секунды, чтобы стать лучшим пловцом школы; о Даррене Коллинзе, баскетболисте, которому никогда не доставалось той славы, которой он заслуживал; о Джейсоне Пересе, мечтавшем о соло на трубе, которого ему не поручали; о Карин Хан по кличке «О_о», которой постоянно не хватало всего одного очка, чтобы стать лучшей ученицей; об Эбби Сингер — второй по популярности девочке в школе. И, конечно, о себе — вечном серебряном призёре на стометровке...