Возвращайся!
Шрифт:
Я не заканчиваю фразу: как-то незаметно начинает накрапывать – и тут же перед нами, словно материализовавшись из мерклого воздуха, возникает невысокая женщина в желтой курточке и красных джинсах.
Актрисуля!
– Господа, позвольте даме присесть.
Ловко проскальзывает между мной и Кондором. Слегка поерзав попкой, усаживается на скамью, и мы невольно подвигаемся. Откидывает капюшон, достает пачку «кэмела», закуривает. И меня пронизывает ощущение дежавю.
И все же замечаю, что девочка, хоть и немного, но изменилась: чуточку увяла (как
Краем глаза вижу окаменело-испуганное лицо Кондора.
– Привет, сыч, – усмехается актрисуля. – Заметил? – я всегда появляюсь в дождь.
Она произносит эти слова с прежним апломбом, стараясь изобразить из себя нечто загадочное, чуть ли не инфернальное, а я ей не верю. Не словам не верю, а настроению. Почти убежден, что настроение у нее препаршивейшее, но природный гонор заставляет держать хвост пистолетом.
– Ты что, следила за мной?
– Хочу дать тебе небольшую работенку, сыч, – заявляет она, не отвечая на вопрос. – Убит мой муж…
– Господи! – непроизвольно вырывается у меня. – И этого тоже!.. Да ты что, коллекционируешь трупы своих супружников?
Она глубоко затягивается и выдыхает дым в мою физиономию. Кашляю и закаиваюсь впредь раздражать сумасбродную бабенку.
– Да, моего предыдущего муженька прирезали, – холодно говорит она. – А нынешнего пристрелили. Очень смешно, правда? Давай, сыч, похохочи. А я послушаю. Меня забавляет задорный смех имбецила.
Прикладываю ладонь к сердцу.
– Извини, брякнул по глупости. Между прочим, я на женское хамство не обижаюсь. Королек выше этого, мадам.
– Я – хочу – найти – убийцу – моего – благоверного! – своим звенящим актерским голоском провозглашает она, точно острые хрустальные гвоздики вколачивая в меня слова. – Такая вот на меня накатила блажь. Говорю сразу, мужа я не любила, но… Он был каким-никаким, а близким человеком… Ну, согласен?
– А ты бы попросила, красавица. Тогда, возможно, и соглашусь.
– Не умею я просить, сыч. Не привыкла… Ладно, прошу. Помоги.
– Что ж, попробую. Свободного времени у меня навалом.
– Тогда слушай. Мой муж работал в мэрии, отвечал за строительство…
– Погоди, – перебиваю я, – так это его труп перебросили на территорию бывшей драмы?
– Его, – коротко подтверждает она. – Как вижу, ты в курсе – как и все в этом распроклятом городишке. Сплетник на сплетнике сидит и сплетником погоняет. Я еще и потому хочу отыскать убийцу, что забодали меня совсем. Пальцем показывают: ой, гляди, гляди, вот у этой мужа в котлован скинули! Выступаю на сцене – в зале хихикают… Отыщи его, сыч! Тогда, может быть, болтать перестанут. А то еще думают, что это я его… Ну – попутного ветра! И семь футов под килем!
Выразительно глядит на меня, явно желая, чтобы я поскорее убрался.
Встаю и удаляюсь, оставив Кондора и актрисулю вдвоем.
Дождь, точно ждавший моего ухода, припускает сильнее. Обернувшись, вижу, что эти двое встали со скамейки и движутся куда-то среди суматошных прохожих. Оба накинули
* * *
Вернувшись домой, стаскиваю мокрую одежду, надеваю свежую сухую футболку, валюсь на кровать и принимаюсь (с немалым трудом) размышлять о внезапно свалившейся на меня задаче.
И память нашептывает вот что.
Совсем еще недавно на улочке Бонч-Бруевича стоял желто-коричневый сарай, сляпанный в топорном стиле конструктивизма; почему-то он считался памятником архитектуры. Поначалу, когда я был неразумным пацаненком, в нем помещался городской драмтеатр. Затем на берегу пруда построили новое здание театра – с круглым стеклянным куполом, нечто вроде цирка, а старое отдали под мебельный магазин. В девяностые, при диком капитализме здесь возник торговый центр, один из первых в нашем городишке, и народ балдел от выложенных плиткой блистающих полов и от эскалаторов, которые везли желающих на второй и третий (он же последний) этажи.
Но вскоре неподалеку появились другие торговые центры с сияющими полами и эскалаторами. Были они и крупнее, и современнее, а эту халабуду, которую выкрасили в ядовитый зеленый цвет, народ посещал все реже.
Наконец, жертва конкуренции приказала долго жить. Бывший театр (он же мебельный магазин) закрылся на клюшку и стоял как музейный экспонат. Казалось, на него никогда не найдется желающий.
Но таковой обнаружился.
В нашем городке, кроме «заборских», существовало еще несколько банд – пониже и пожиже. Самой авторитетной из них были «южане». Их вожаком, по слухам, был некий Хеопс, который (опять же по слухам) пламенно желал увековечить себя для благодарного потомства. И когда конструктивистского уродца выставили на торги, старый уголовник приобрел и зданьице, и землю под ним. Новый владелец был обязан отреставрировать бывший театр (он же прежний мебельный магазин и торговый центр).
Но уж чего-чего, а этого делать Хеопс не собирался. По проекту хибара сносилась напрочь, а на ее месте воздвигалось современное детище бандита: стеклянная пирамида. Она занимала площадь, раза в полтора большую, чем прежде, оттяпав часть соседней территории, и возносила к небу одиннадцать этажей. В городе поговаривали, что у входа в пирамиду Хеопс намеревается воздвигнуть лежащего сфинкса с его, головореза Хеопса, лицом. Само собой, никакой реставрацией тут и не пахло.
Сарай обнесли забором и принялись усердно разрушать.
Но тут веское слово сказала общественность. Перед забором принялись расхаживать толпы подростков с плакатами вроде: «Руки прочь от памятника архитектуры!» Поговаривали, что ребятишкам заплатили хозяева ближайших торговых центров, которых конкуренция с пирамидой Хеопса могла разорить в одночасье. Чиновники перепугались, и стройку заморозили на стадии рытья котлована.
Включаю любимый комп и принимаюсь изучать обстоятельства смерти мужа актрисули. И в который раз убеждаюсь: в интернете можно обнаружить все, что угодно. Или почти все. Например, местные новости, а в них – запись с камер наблюдения.