Возвращенец. «Элита пушечного мяса»
Шрифт:
При приближении нового начальства оба поднялись. Первый довольно шустро, манеры, вбитые в запасном полку, еще не выветрились. Второй вставал медленно, с сопением, не мальчик уже.
– Здорово, орлы!
"Орлы" отозвались вразнобой.
– Теперь вы мои подчиненные. Не могу сказать, что я от этого в восторге, как и от поставленной нам задачи. Но есть хорошая новость, через два часа мы с вами расстанемся, но за это время нам предстоит кое-что сделать, а именно, зачистить во-он тот маленький домик. Кстати, забыл представиться, ефрейтор Лопухов Владимир.
Новоявленные подчиненные от
– Тебя как величать?
– Красноармеец Востриков!
– Вольно, Востриков. А ты на кого откликаешься?
– Михась я, Грищук.
– Ты часом не западенец?
– насторожился новоявленный командир.
– З Чернивцив я.
– Помню, проходили. Будем считать, что познакомились. Гранаты есть?
– Три штуки, - ответил Востриков.
– Трохи е, - это уже Грищук.
– Тогда, за мной, орлы!
Выбравшись из подвала, орлы на брюхе проползли через улицу, пробрались мимо разбитого немецкого грузовика и нырнули в арку нужного дома. По ним не стреляли. Дом стоял на Т-образном перекрестке, оборонять его было невыгодно, поэтому кроме нескольких выбитых окон на фасаде, других разрушений не было. Если для обороны дом не подходил, то ударить в тыл роте, двинувшейся к центру Берлина, отсюда самое то. Это даже Вова с его командирским опытом понял, поэтому и послал их сюда капитан.
Выглянув из арки, Лопухов обнаружил внутренний двор, напоминающий Питерские дворы-колодцы. Противоположная стена глухая без окон. Тупик. Верхний этаж одного из крыльев П-образного в плане дома разрушен попаданием бомбы или крупнокалиберного снаряда, во дворе валялись обломки стен и кровли, стекла выбиты. И ни малейшего движения, даже ветер сюда не задувал.
– Два подъезда, четыре этажа. Начинаем с левого.
Почему именно с левого? Да какая разница? Можно и с левого. Массивная деревянная дверь, на лестнице неожиданно чисто. Первая площадка, три двери.
– Востриков, останься здесь. Смотри, чтобы к нам сзади не зашли.
Толку от парня с его карабином внутри квартиры не будет, пусть хоть спину прикроет.
– Михась давай за мной.
Затвор взведен, палец на спуске. Вова осторожно потянул дверь на себя, она оказалась незапертой. Темный коридор, паркет и никаких признаков жизни. Все вещи на местах, мародеры сюда еще не забредали. Проверив одну двинулись во вторую, третью… На третьем этаже одна из дверей не поддалась, замок вышибли гранатой. Так понемногу и поднимались вверх. По ходу, малость расслабились. Оставалась три последние квартиры на верхнем этаже, находящиеся в разрушенном крыле дома. Вова еще раз проверил гранаты, убедился, что затвор ППС взведен, предохранитель сдвинут. Бросил взгляд на Михася.
– Готов?
Перехватив свой потертый ППШ, украинец кивнул. Востриков занял уже привычную позицию на лестничной площадке. Начать решили с левой. Лопухов потянул на себя массивную дверь. Та тоже оказалась не заперта и с легким шорохом открылась. Вова повел стволом автомата, но ничего подозрительного не обнаружил. Шаг и он оказался в полутемном коридоре, сзади пыхтел Михась. Короткий апендикс слева с тремя дверьми. Две первых, как и на нижних этажах, оказались туалетом и ванной.
Лопухов сделал шаг вперед, поворачиваясь влево. Стреляли из винтовки, а значит, секунды полторы у него есть. Вовины глаза столкнулись с полным ужаса взглядом совсем зеленого немчика. Тот лихорадочно пытался протолкнуть вперед затвор своего "маузера", но тот упорно оставался в заднем положении. Патроны в магазине закончились, и затвор уперся в подаватель, что никак не могло дойти до впавшего в ступор немца.
– Хенде хох! Гитлер капут!
За годы войны эти фразы стали понятны любому фрицу, но этот, похоже, сейчас не слышал ничего. Вместо того чтобы поднять руки, немец, не отрывая взгляда от Вовы, правой потянулся к подсумку на ремне.
– Брось оружие, дурак, живым останешься!
Но Вовины слова только активизировали поиск застежки на подсумке.
– Ну и хрен с тобой!
ППС привычно отстучал короткую очередь. Все три пули попали в грудь, швырнули немца к стене, карабин с грохотом упал на пол, а тело медленно сползло по стене, оставляя на красивых бежевых обоях красные полосы. Взгляд остекленел и из испуганного стал удивленно-обиженным. Труп так и остался сидеть у стены, голова склонилась на грудь, как бы пытаясь разглядеть, что там, в груди, произошло, и почему он умер. Лет пятнадцать-шестнадцать, коротко стриженые, светлые волосы, мешковатый, не по размеру, мундир. Ремни, подсумки и прочая сбруя - новенькие, только со склада. Отбился от своих, забился в самый дальний угол, но форму не снял и оружия не бросил. За Гитлера своего решил до конца драться или от страха совсем переклинило?
Сзади затопал Михась. А сердечко-то бухает, и ладони потные, отвык, однако.
– Вы живы, товарищу ефрейтор?
– Я немца убил.
– Ну и добре.
Солдат протиснулся мимо Вовы, подошел к убитому и поднял с пола немецкий карабин с так и открытым затвором.
Михась хотел пройти обратно, но Лопухов преградил ему путь.
– А ты где был? Кто меня страховать должен?
– Да я…
– Выворачивай.
– Что?
– Я сказал, мешок выворачивай.
Оспорить решение разгневанного начальства солдат не решился. Отложив в сторону свое и трофейное оружие, скинул с плеч подозрительно округлившийся сидор и начал его развязывать. Сверху обнаружился ворох блестящих белых тряпок.
– Платья думав дружини та дочкам…
– Дурак, это же ночные рубашки. Брось их здесь, - и, видя, с каким сожалением Михась расстается с имуществом, которое уже считал своим, добавил.
– Сначала приказ выполним, потом чего-нибудь найдешь.
Больше никого, кроме убитого Вовой немца, так и не встретили. А такое ощущение, будто жители ушли недавно, ну вот только что. После конца зачистки, Михась, получив разрешение, отправился за тряпками. Вова и Востриков стояли у выхода из подъезда во двор.