Возвращение блудного сына
Шрифт:
Платон же с Ксенией, довольные друг другом и проведённым вечером, вновь возвращались к своим домашним заботам.
На следующий день символично наступило 10.10.10.
Золотая осень, голубое небо, морозно ночью и жарковато днём, чистый воздух – красота, да и только!
Как никогда в приподнятом настроении Платон работал на даче, пытаясь за одно воскресение всё же выполнить двухдневный план своих работ. И это ему, накануне прекрасно морально отдохнувшему, во многом удавалось.
Но в понедельник, 11 октября, золотая осень вдруг закончилась. Небо
Из-за такой погоды у Платона прихватило горло. А причиной того был поход в Кремль с непокрытой головой после её дневного мытья и короткого, из-за задержки Ксенией дома с ремонтом, перерыва перед выходом на улицу.
На следующий день начался сильный листопад. Особенно усердствовал клён со своими жёлтыми, просто густо-золотыми листьями. Но другие деревья оголяться не спешили.
Ещё летом, неожиданно от жары сбросив пожухлую листву, они теперь не торопились с последними листьями, стояли под листвой до конца октября.
И вообще, октябрь в этом году выдался сухой и солнечный. Дожди были редки и мелки. Даже болота, канавы и озерки на даче у Платона так и остались пересохшими.
Ну, надо же? Такого раньше никогда не было! Прям, как мои отношения с Гаврилычем! – подумал писатель.
Ведь его отношения с Гудиным давно стабилизировались на уровне пассивного, исключительного производственного общения.
Окончательно утряслось и с работой Платона. Стабилизировались и все отношения между сотрудниками. Каждый в принципе знал свои плюсы и минусы, свои возможности и манёвры, свой предел.
На фоне этого у Платона появилось свободное время и возможность поработать, как писателю, с архивными и новыми материалами, чем он и не преминул воспользоваться на работе в рабочее время.
Его усидчивые занятия этим на работе лишь периодически прерывались редкими производственными заданиями, обеденным перерывом и лечебной физкультурой.
Во время этой почти получасовой паузы он невольно, через полуподвальное окно, с интересом наблюдал за повадками голубей. Их кормление уже давно полностью взяла на себя хозяйка корма.
Утром или ближе к обеду Надежда Сергеевна брала один или два пакета льняных или овсяных семян, подходила к окну, и через форточку рассыпала их под окном, по-деревенски причитая при этом:
– «У, ти, мои гусеньки! Ваша мамочка пришла, щас вас накормит!».
Голуби со всей округи слетались под окно Платона и своими клювами, как маленькими отбойными молотками, дружно долбили по жестяному подоконнику и бетонному отливу у стены.
Поскольку Надежда не беспокоилась и не задумывалась о последствиях высыпания ею корма как попало, то иногда зёрна оказывались рассыпанными чуть ли не одной кучей, из-за чего многие голуби не могли подойти к корму, и были вынуждены лезть по головам и телам своих сородичей. Из-за этого между ними частенько вспыхивали ссоры, а клевали они просто остервенело, не замечая ничего вокруг.
И как-то раз такое кормление закончилось для голубей трагедией.
Жившая неподалёку
Услышав необычный шум за окном, Платон выглянул в него и увидел чёрного кобеля, лежащего напротив окна на безопасном для себя расстоянии.
Платон всё понял, и доложил об этом начальнице.
А та, в оправдание, успокоила коллегу:
– «Да я этих собак знаю! Их две. Они живут в сарае, где, помнишь, два черепа нашли? Сучка недавно ощенилась, и теперь кормит своих щенят! А я её и всех их иногда сама подкармливаю!» – услышал Платон оправдание любительницы живой природы.
– «Так вроде череп находили один?!» – нарочно перевёл он разговор на другую тему, невольно протягивая несчастно руку моральной помощи.
– «Да, нет! Потом ещё один нашли!» – с удовольствием схватилась она за спасительную соломинку.
Тогда Платон вышел на улицу осмотреть поле брани. Пёс всё также лежал напротив окна, словно выжидая корма и для себя. Его морда напомнила Платону уродливо-злой собачий персонаж одного из мультфильмов.
Пёс вскочил, и на всякий случай попятился от предполагаемой линии человеческого пути к противоположному зданию, как бы совершая «противозенитный манёвр» от возможного нападения.
А-а! Знает собака, чьё мясо съела! – невольно осенило Платона.
Но никаких следов собачей трапезы он пока не обнаружил.
Отчитав псину, он невольно пошёл дальше, и тут увидел в дальнем углу двора, лежащую на газоне, такую же гладкошёрстную чёрную сучку, общипывающую свой деликатес. Подойдя ближе, Платон обратил собачье внимание на себя. Мать-кормилица, совершенно без тени смущения, и, как показалось Платону, даже с довольной улыбочкой на морде, не боясь, посмотрела на него, продолжая разделывать свою добычу.
Ну, что ж с тобой поделаешь! Тебе ведь тоже надо! Такова жизнь! – успокоил себя человек – в конце-то концов, голуби сами виноваты в этом…, или Надька?! – вдруг осенило его.
С тех пор, при появлении малейшей опасности, голуби моментально все разом взлетали, и на карнизах и крышах выжидали ухода своих смертельных врагов. А те иногда даже специально выслеживали птиц, тайком наблюдая за ними из своего укрытия.
Но такую ситуацию очень чётко просчитали, очень часто голубями обижаемые, и с виду простые, знаменитые для Платона московские воробьи.
И однажды он стал свидетелем того, как воробьи просто развели голубей на шухер.
В очередной раз, безуспешно пытаясь пролезть к зёрнам через многочисленные, трущиеся перьями друг о друга, голубиные тушки, один из них – видимо самый бывалый – как-то уж очень быстро сориентировался, и резко влетел, будто бы из-за опасности. Его примеру сначала последовали лишь отдельные из сородичей, да пара дурных, опущенных стаей голубей, пытавшихся наклеваться на отшибе. Однако пока номер не прошёл.