Возвращение Борна
Шрифт:
Хлопнула входная дверь, и, подняв голову, Хан увидел, как из подъезда дома 106/108 выскочил огромный мужчина и побежал по улице. Одна его рука была прижата к плечу, и кровь, капающая из-под нее на асфальт, подсказала Хану, что у незнакомца только что состоялась встреча с Борном. Губы Хана искривились в улыбке. Он сразу понял, что именно этот человек вырубил его несколько минут назад.
Его первым желанием было немедленно убить гада, но Хан все же сумел подавить этот порыв. В голову ему пришла идея получше. Покинув тень, он двинулся вслед за мужчиной, трусившим вниз по улице Фё.
Синагога
– Я войду внутрь и приведу его, – сказала Аннака, когда они выбрались из «Шкоды».
Охранники Иштвана пытались не пустить ее внутрь, но ей удалось убедить их в том, что доктор Амбрус – старый друг их семьи, и через некоторое время они все же согласились проводить ее к доктору.
– Чем меньше людей увидят вас здесь, тем в большей безопасности вы будете, – напоследок сказала Борну Аннака. Тот согласно кивнул.
– Знаете, Аннака, я уже сбился со счета, пытаясь вспомнить, сколько раз вы спасали мне жизнь.
– В таком случае перестаньте считать, – улыбнувшись, ответила она.
– Тот мужчина, который напал на вас, а затем на меня…
– Кевин Макколл.
– …Он – специалист, работающий на агентство. – Борну не пришлось объяснять Аннаке, специалистом в какой области являлся Макколл. Сообразительность была еще одной чертой, нравившейся ему в этой женщине. – Вы хорошо разобрались с ним.
– Пока он не использовал меня в качестве живого щита, – с ноткой горечи проговорила Аннака. – Мне не следовало позволять ему….
– Мы выбрались из этой заварушки живыми, а все остальное не имеет значения.
– Но он все еще жив и представляет собой большую опасность.
– В следующий раз я буду готов оказать ему достойный прием.
Улыбка вернулась на лицо женщины. Она отвела его во двор синагоги и велела дожидаться ее возвращения там, не опасаясь нежелательных встреч.
Иштван Амбрус, знакомый врач Яноша Вадаса, находился на службе, проходившей в эти минуты в синагоге, но он оказался сговорчив и с готовностью откликнулся на просьбу о помощи после того, как Аннака, не вдаваясь в подробности, изложила ему суть проблемы.
– Разумеется, Аннака, я с радостью помогу вам всем, чем смогу, – сказал он, поднимаясь со скамьи и следуя за ней к выходу из зала синагоги, залитой светом великолепных люстр. Позади них остался знаменитый орган с пятью тысячами труб, на котором в свое время играли такие великие композиторы, как Ференц Лист и Камиль Сен-Санс.
– Смерть вашего отца стала для всех нас тяжелым ударом, – проговорил доктор, сочувственно пожав ее руку. У него были грубоватые и сильные пальцы, какие обычно бывают у хирургов и каменщиков. – Вы держитесь, моя дорогая?
– Настолько, насколько мне это удается, – ответила Аннака, выходя на улицу.
Борн сидел во дворе, ставшем кладбищем для пяти тысяч евреев, погибших жестокой зимой 1944/1945
Было сложно, сидя здесь, не думать о тысячах мертвых, о нечеловеческих страданиях, через которые пришлось пройти этим несчастным в те черные годы. И не собираются ли снова тучи над головами людей, чтобы накрыть землю покровом непроницаемого мрака? Отвлекшись от мрачных раздумий, Борн поднял голову и увидел Аннаку, приближающуюся в сопровождении круглолицего, щегольски одетого человечка, с усами, словно нарисованными карандашом, и щеками как яблоки. Он был одет в коричневый костюм-тройку, а ботинки на его маленьких ногах буквально сияли.
– Ага, значит, вы и есть та самая катастрофа, которой я должен заняться? – сказал врач после того, как Аннака представила их друг другу и сообщила ему, что Борн может разговаривать на их родном языке. – Нет, нет, не вставайте, – проговорил врач, сел рядом с Борном и начал обследование. – Ну что ж, любезный, поначалу я не поверил рассказу Аннаки о ваших увечьях, поскольку с ними нормальный человек просто не смог бы передвигаться, но вы и впрямь выглядите так, будто вас пропустили через камнедробилку.
– Именно так я себя и чувствую, доктор, – сказал Борн и сморщился, когда врач надавил на самое больное место.
– Когда мы с Аннакой вошли во двор, вы находились в глубокой задумчивости, – беззаботным тоном тараторил доктор Амбрус. – В известном смысле этот двор – ужасное место, напоминающее нам о тех, кого мы потеряли, и – в более широком плане – о том, что потеряло человечество во время холокоста. – Его легкие, умелые пальцы буквально порхали по телу Борна. – Но история тех лет состоит не только из ужасов фашистского террора, но и наполнена примерами героизма и сострадания. Перед тем как тут объявился Эйхман со своей сворой, несколько местных священников помогли здешнему раввину спрятать двадцать семь свитков Торы, хранившихся в священном ковчеге. Они взяли их и закопали на христианском кладбище, где свитки и находились, недосягаемые для нацистов, до самого конца войны. – Врач улыбнулся. – Чему это учит нас? Тому, что даже в самых тяжелых ситуациях всегда есть место для высокого и светлого. Сострадание и помощь могут прийти оттуда, откуда их не ждешь. А еще у вас сломано два ребра.
Врач поднялся.
– Пойдемте. У меня дома имеется все необходимое, чтобы сделать вам перевязку. Примерно через неделю боль утихнет и вы будете как новенький. Но до того времени – обещайте мне! – вы должны отдыхать. Никаких головоломных трюков, а лучше всего – вообще не вставать с постели.
– Вот этого, доктор, я вам обещать не могу.
Доктор Амбрус вздохнул и, посмотрев на Аннаку, сказал:
– Почему-то меня это не удивляет.
Борн тоже встал на ноги.
– Честно говоря, я боюсь, что в ближайшие дни мне как раз и придется заниматься всем тем, от чего вы меня предостерегали. Поэтому я прошу вас сделать все, чтобы максимально обезопасить мои сломанные ребра.