Возвращение домой
Шрифт:
Папа затащил упирающуюся дочку в комнату.
– Не бери в голову, солнышко. Она хорошая, просто устала, потому что маленький не даёт спать. Пойдём, я покормлю тебя.
У Евы онемело под подбородком, стало тяжело дышать. С трудом удалось сказать:
– Е-есть не хочу… домой хочу… не надо парк… не надо озеро… домой… – наконец, то, что застряло в горле надорвалось, выплеснулось из глаз, полилось солёными ручьями по лицу, намочило цветочки на платье.
Папа просил прощения, обнимал, обещал, что всё наладится. Расписывал чудеса Луна-Парка. Ева, вдоволь наплакавшись, уснула. Она спала так крепко, что не слышала разговора взрослых, надрывного
Мачеха разговаривала с Евой, как с маленькой дурочкой – это раздражало. Девочка стойко ела манную кашу с комками, стараясь не смотреть в холодные глаза суетящейся на кухне женщины. Обе понимали, что нужно только день простоять, да ночь продержаться.
Малыш, накричавшись за ночь, почти весь день спал, просыпаясь, чтобы поесть и похныкать. Ева осторожно потрогала маленький, крепко сжатый кулачок.
– Не трогай, а то сломаешь ему что-нибудь! – мачеха подскочила к кроватке, – Иди, телевизор посмотри. Новый музыкальный фильм про Красную Шапочку скоро начнётся, только звук потише сделай, или на улице погуляй, но далеко не уходи – мне тебя искать некогда.
– А у вас какие книги есть? – спросила Ева, рассудив, что смотреть телевизор с убавленным звуком или играть в чужом дворе не очень-то хочется.
Мачеха задумалась, посмотрела на пятилетнюю Еву и дала ей несколько журналов «Вокруг света»:
– Вот, полистай. Там и картинки есть, и почитать можно. Что-нибудь, да поймёшь.
Какой скучный день! Поужинав с вернувшимся с работы папой, Ева сразу же ушла спать. Укрывшись одеялом с головой, загибала пальцы – подсчитывала часы, оставшиеся до утра, до встречи с чудесным парком – получилось много… Малыш плакал. Раз-овечка, два-овечка… Кудрявые овечки одна за другой перепрыгивали через заборчик. На двадцатой уставшая Ева провалилась в тёмную пустоту.
***
Луна-Парк навалился яркими красками и разноголосьем, восхитив и напугав одновременно. Попытка папы нести дочку на плечах чуть не закончилась падением обоих. Ева не смогла удержаться, не знала за что схватиться – волосы на отцовской голове короткие, уши маленькие, да и сама Ева уже не малышка, всё-таки пять лет. Решили просто идти рядом. Она крепко держалась за руку отца и, конечно же, верила в его надёжность, но все-таки боялась остаться одна в этом ужасно-прекрасном ином мире.
Выстояв в очередях, накатались на Ромашке-вертушке, на Драконе, ездившем по кругу. Папа смеялся, как ребёнок, крутя руль маленькой красной машины без колёс, и мягко врезался в другую такую же, но синюю машину с улыбающимися дяденькой и мальчиком. В комнате смеха, в пыльных волнистых зеркалах Ева видела чужую кривую фигуру, и.. было не смешно. В комнату страха идти отказалась. Во дворе один мальчик рассказывал, что он знал другого мальчика, который вошёл в эту комнату и не вышел оттуда – его съел скелет! На карусель с лебедями Ева шла, сжав зубы – весь мир крутился, звенел, кричал, толкался. Она устала, хотела в туалет, пить, есть, а потом лечь и уснуть… дома, там, где мама-бабушка в фартуке, где пахнет вареньем, и на блюдце остывает барбице.
– Идём в кафетерий, он рядом с озером, – предложил папа, когда, покачиваясь, они вышли из аттракциона с кабинками-птицами, – перекусим и на лодке покатаемся.
У Евы открылось второе дыхание – она увидит то место, где много-много лет назад её нашли!
Лебеди на озере давно не жили – об этом узнали от старика с удочкой. На воротах пункта проката лодок висел
– Иди, сходи туда. Не бойся, я рядом, буду караулить.
– Может, я потерплю… до дома? – неуверенно спросила, привыкшая к унитазу Ева. Фантазия рисовала ужасы, но всё обошлось – змеи, кусающие за попу, ползали в других местах.
В полупустом домике с кегельбаном Ева лежала на двух составленных стульях и сонно наблюдала за играющим папой. Раз за разом сбивались все кегли, папа радостно кричал. Было немного стыдно за его поведение. Хорошо, что на этом аттракционе мало людей.
Стыд и дремота улетучились, когда папа получил призы – жвачки и пакетики с растворимым соком. Говорят, что от этого сока язык цветной делается! Все тяготы прошедших дней забылись – с таким богатством можно стать непоследним человеком во дворе! Ева нежадная – целую жвачку и пакетик подарит Свете, а остальное разделит между самыми хорошими девочками из их двора, только крысе Катьке Бодренковой ничего не даст.
Глава 4
– Солнышко, загулялись мы с тобой, идём быстрее. Мне тебя нужно отвести домой и успеть до темна вернуться назад, – папа быстро шёл к выходу из парка, таща за руку запыхавшуюся Еву, – О, наш автобус, побежали!
– А трубочка? – Ева вырвала руку из отцовской ладони и остановилась.
– Какая трубочка? – папа с досадой оглянулся на автобус, подъехавший к остановке.
– С кремом. Ты сам сказал, что вместо мороженого купишь трубочку с кремом. В киоске у входа в парк.
Папа осмотрелся. У всех киосков змеились очереди.
– Ты представляешь, сколько мы здесь простоим? Нам ещё на двух автобусах добираться.
– Ты обещал! – насупив брови, Ева топнула, сложила руки на груди показывая, что никуда не пойдёт.
***
Подходили к заполненной людьми остановке. Разглядывая трубочку, Ева раздумывала, с какого края откусить – с того, что пустой или с того, где виден крем? Под ноги не смотрела – папа вёл её, держа за руку.
Ш-ших, ш-шух, пу-ух – подкатил автобус. Народ побежал к нему так, будто это был последний шанс уехать. Ринулись лавиной, сметающей на пути любые преграды. Папа стал частью толпы, понёсся вместе со всеми, резко потянув за собой Еву. Трубочка выпрыгнула из руки, перевернулась в воздухе и упала на заплёванный асфальт…
Время почти остановилось, исчезли все звуки, кроме стука сердца. Еву втягивало в толпу, засасывало в автобус, а она видела волшебным зрением, как под чьим-то грязным башмаком сминается хрустящая вафля, расползается белый крем, смешиваясь с окурками и подсолнечной шелухой…
– Ева, не спи, держись за меня! Раздавят! – закричал папа, стиснутый со всех сторон в переполненном галдящем автобусе. Двери с трудом закрылись, людская масса качнулась и облегчённо выдохнула. Поехали!
Всю дорогу девочка простояла, вцепившись в брючный ремень отца. Из головы не выходила раздавленная трубочка. Не потому, что не попробовала, нет. Казалось, что тот башмак наступил на саму Еву, вернее, на то хорошее, что у неё внутри, на то, что плачет и смеётся, любит и злится. Если бы девочка была старше, то назвала бы это душой.