Возвращение домой
Шрифт:
Ариартис, значит! Ариартис! Ах, Ариартис?!..
Джейк произнёс это имя по слогам, врезая в память каждый звук, и не удержался от того, чтоб не скрипнуть зубами. К чёрту!
Резко, пружинисто выпрямился, оттолкнувшись руками. Перед глазами стены и пол качнулись в чёрно-багровом тумане, но он не обратил не это внимания. Слабость? Боль? К чёрту!
Толкнулся в дверь, слетел вниз по ступенькам, ничего перед собой не видя. Услышал только голос А-латы, не сразу понял, что она зовёт его, говорит ещё что-то вдогонку. Но остановился, усилием воли заставил себя взглянуть на гриффитку.
– …Куда ты? Я же
Кайна? Опять эта Кайна! К чёрту!
Джейк А-лате ни слова не сказал, отвернулся и пошёл по улице, спиной и затылком чувствуя взгляд гриффитки. Он впервые ослушался её приказа, но даже не заметил этого.
Сначала шёл быстро, почти бежал, раздражённый, рассерженный, торопился и думал только об одном: «Догнать!.. Догнать!..» А потом устал, и дыхание сбилось, перешёл на шаг и задумался: «Интересно, ты хоть сам знаешь, куда ты идёшь? – К Ариартису, к тому гриффиту! – Ответил сам себе же, – А кто он, ты знаешь? – Заругался сам на себя, а потом прикрикнул мысленно, – Что толку! Кричи – не кричи! Сначала думать надо, а потом уж только желать! Так и не научился до сих пор, а все приключения твои здесь, на Гриффите, так вот и начались… Не побежал бы тогда… Да!» – Воскликнул про себя и аж встал посреди дороги, на самом солнцепёке, среди глухих домов. Куда теперь?
Крутанулся туда-сюда, беспомощно кусая губы. Нет, это было не отчаяние заблудившегося, очутившегося вдруг в незнакомом месте. Он не боялся заблудиться. Он никогда не чувствовал себя потерянным в пространстве. Ещё в пятилетнем возрасте заблудился однажды в столичном парке Ниобы. Их, младшую воспитательную группу, вывезли в тот день с экскурсией поглядеть на настоящие деревья, на траву, на насекомых. Вывезли в час обеденного перерыва, когда в парке тишина, никого, кроме служащих и биороботов, спешно прибирающих песчаные тропинки и оставленный людьми мусор. А он отстал тогда от группы и сам не заметил, как это случилось. Загляделся на бабочку – много ли ему, пятилетнему, было надо? Минуты не прошло – и тишина вокруг! Хоть криком кричи!
Испугался ли он тогда? Да, сразу, сначала! Растерялся, испугался, но не расплакался. Он, до этого дня ни разу не видевший ничего, кроме стоэтажных домов, скоростных магистралей, самодвижущихся тротуаров без единой зелёной травинки, огромных, искрящихся всеми цветами радуги рекламных щитов, не потерялся в незнакомой обстановке. Она только в первый момент его неожиданного одиночества показалась ему в самом деле незнакомой. А потом что-то случилось. Что-то, чему он, пятилетний ребёнок, не мог дать объяснения. Но и руководитель их группы тоже так и не смог понять, как его воспитаннику удалось преодолеть самую нехоженую и дикую часть парка, точно, как по компасу, выйти к месту сбора и даже опередить всю группу.
Да, Джейк никогда не боялся заблудиться, а здесь где заблудишься? Одна улица и два ряда домов. К тому же он на всю жизнь запомнил дорогу к Чайне, с закрытыми глазами сумел бы пройти до этого места. И он пошёл к реке, не задумываясь, ведь запруда, если правильно понимать, может быть только там, а путь к Чайне всего один.
Но девушки не оказалось на реке, не встретилась она и на дороге. И это Джейка озадачило. Что делать теперь? Двадцать жилых домов
Неужели домой идти? К А-лате?
Сразу вспомнились последние слова гриффитки, упоминание о Кайне. Кайна сказала… Опять запреты. Постоянно одно и то же. Кайна, везде эта Кайна!
Упрямо склонив голову, глядя чуть исподлобья, Джейк медленно шёл по песчаной дороге, слушая скрежет песка под каблуками лёгких плетёных туфель. Однообразное скр-скр. И жара. Непереносимая, ужасная жара. Джейк задумался, даже не сразу сообразил, когда увидел старика на улице. Они шли друг другу навстречу, не доходя несколько шагов, остановились. Гриффиты никогда не здоровались на ходу, это было оскорбительно, а не поздороваться вовсе – оскорбить смертельно.
Джейк поздоровался первым, скорее автоматически, так, как когда-то давно учила его этому мать:
– Нежного неба, сочных трав, весенних цветов!
В этих словах было всё: пожелание хорошей погоды, сытной жизни и долголетия. У гриффитов Новый год начинается весной, когда, расцветают самые яркие цветы. Дожить до весны – значит, пережить самое трудное время и получить ещё одни год жизни.
Гриффит улыбнулся в ответ. Седой, старый, лет сто ему по земным меркам, если не больше, но улыбка – искренняя, молодая, белозубая – поразила Джейка. Ему впервые кто-то из местных ответил вот так: улыбкой и добрым взглядом, без настороженности и затаённого страха.
И Джейк растерялся, его раскрытые приветственно ладони застыли, протянутые гриффиту навстречу, тот должен был коснуться их кончиками пальцев, но не смог: Опирался рукой на парку. Поэтому смог ответить лишь одним прикосновением. А потом заговорил, оправдываясь и всё также улыбаясь6
– Вот, уже и поздороваться не могу нормально. Не обидишься? – скосил на Джейка хитро прищуренный карий глаз, – А ты, наверное, из-за Синей Ленты? У нас так не здороваются, ладони не подают… Это у тех так, у заречных… Или ты из города, от человеков сбежал? От техники, да?
Джейк пожал плечами в ответ, подумал отвлечённо, даже особо не заостряясь на этом факте: «А-лата слово „техника“ совсем не употребляет, оно ей чужое, а этот старик, раза в два её старше, и всё равно знает, что это такое.
Удивительный народ. Чем больше узнаёшь, тем сильнее удивляют!..»
А старик хоть и шёл, опираясь на палку, но шёл не налегке, тащил на плече полотняную сумку, тяжёлую, сразу видно. Да ещё и хромал к тому же сильно на левую ногу. Джейк опытным взглядом сразу отметил: с коленом что-то, и что-то серьёзное.
– А ты-то давно здесь? – спрашивал гриффит. Ему, по всей видимости, сильно хотелось поговорить – чувство, свойственное всем одиноким старикам независимо от места их проживания: будь то Ниоба или Гриффит, город или заброшенный посёлок.
– Нет. – Джейк ответил односложно, точно он и сам до сих пор не знал, сколько дней он здесь, среди гриффитов. Шёл медленно (устал, всё-таки), но старик шёл ещё медленнее, ковылял, торопился и ещё пытался разговаривать, словно при встрече с родственником, которого много лет не видел. Всё спрашивал, сам отвечал и больше рассказывал, часто смеялся над своими же словами, но смеялся по-доброму, по-стариковски.