Возвращение домой
Шрифт:
Справившись наконец со слезами, мама забросала Кларк вопросами о суде, о тюремном заключении и о путешествии на Землю. А вот папа почти ничего не говорил, лишь улыбался дочери, держа ее за руку и не сводя с нее глаз, словно она могла в любой момент раствориться в воздухе.
Кларк рассказала, как ее забрали из камеры, об ужасной катастрофе при посадке, о Талии, Уэллсе, Беллами и Саше. С каждым произнесенным словом она чувствовала себя все свободнее. Теперь ей казалось, что у нее было два комплекта воспоминаний, и она волокла их на себе больше года: память о том, что произошло, и предположительная реакция родителей на
Они решили, что папе с мамой лучше остаться в Маунт-Уэзер. Пусть наземники и неплохо к ним относятся, но память о предательстве первых достигших Земли колонистов была слишком свежа, и внезапно заявиться на похороны было бы опрометчиво.
Кларк стояла теперь между Беллами и Уэллсом, и в душе ее царила странная смесь эйфории и скорби. На Земле подобное случалось часто: тут постоянно происходило слишком много всего, и ей постоянно приходилось испытывать несколько чувств сразу.
Она покосилась на Уэллса, гадая, происходит ли с ним нечто подобное или он безраздельно поглощен своим горем.
Из-за горизонта показалось солнце, озаряя небо оранжевым и розовым, и Макс отнес свое единственное дитя в место вечного упокоения. Хриплым голосом, от которого грудь Кларк сдавила боль, он поделился с собравшимися своими самыми яркими воспоминаниями о дочери. Слушая его, люди то начинали улыбаться, то им на глаза наворачивались слезы.
Утерев наконец бежавшие по его собственным щекам слезинки, Макс обернулся к Уэллсу и спросил, не хочет ли тот что-нибудь сказать. Уэллс кивнул, выпустил руку Кларк и шагнул вперед.
– Чувства, которые связывают нас с другими людьми, не зависят ни от географии, ни от расстояний, – начал Уэллс. Кларк видела, что он весь дрожит, но голос его был сильным и ясным. – Мы с Сашей выросли в двух совершенно разных мирах, и каждый из нас мечтал о том, что казалось недостижимым. Я смотрел на Землю из космоса, не зная, есть ли там какая-то жизнь. Может быть, гадал я, нога человека никогда больше не ступит на эту планету, а может быть, это случится еще при моей жизни. А Саша смотрела вверх, – тут он показал на исчезающие звезды, едва видимые на темно-синем небе, – и думала, есть ли там кто-нибудь. Выжил ли кто-то из тех, кто некогда отправился в космос? Смогли ли люди несколько сотен лет поддерживать свое существование среди звезд? Нам обоим казалось маловероятным, что мы сможем узнать ответы на свои вопросы. Но миллион факторов толкнул нас навстречу друг другу, и мы получили ответы. Мы нашли друг друга, пусть и очень ненадолго. – Уэллс глубоко вдохнул, а потом сделал медленный выдох. – Саша стала для меня ответом.
Кларк почувствовала, что по телу побежали мурашки, хотя к тому времени холодно уже не было. Уэллс все сказал просто замечательно. То, что случилось с ними на Земле, казалось таким неправдоподобным, таким удивительным! И в то же время последние месяцы были для нее куда реальнее, чем все проведенные в Колонии годы. Кларк едва могла припомнить, каким был ее день, когда утро начиналось без свежего воздуха, росистой травы и пения птиц. Ей трудно было представить, как она долгие часы работала при свете флуоресцентных ламп в медицинском
Она попыталась представить себе, как сложилась бы ее жизнь, если бы не совпадение многочисленных случайностей. Допустим, она не рассказала бы Уэллсу об опытах, которые ставят ее родители, он не донес бы об этом отцу, а ее не заперли бы в Тюрьме. Тогда Уэллс не испортил бы шлюз, и сотню не отправили бы на Землю… только вот ее воображение пасовало, тонуло в сплошной черноте. То, что было, прошло. Теперь ее жизнь тут.
Кларк смотрела, как несколько друзей Саши подняли ее тело и осторожно опустили в могилу. Она беззвучно прошептала последнее «прости» девушке, не без помощи которой Земля стала их домом и которая вернула к жизни Уэллса, когда того накрыла тьма. С ним все будет хорошо, сказала себе Кларк, глядя, как он присоединился к наземникам, которые горсть за горстью кидали землю в могилу. Если Кларк что-то и узнала на Земле, так это то, что Уэллс был куда сильнее, чем ему казалось раньше. Да и все они тоже.
Беллами наклонился к Кларк, взяв ее за руку, и шепнул:
– Мы сходим посмотреть, как там твои родители?
Она повернулась к нему, склонив голову набок, и поддразнила:
– Не думаешь ли ты, что знакомиться с моими родителями пока несколько преждевременно? В конце концов, мы встречаемся меньше месяца.
– Ну, типа, месяц на Земле идет за десять лет в космосе, разве нет?
Кларк кивнула:
– Ты прав. Полагаю, это означает, что я не смогу на тебя злиться, если ты через несколько месяцев передумаешь, потому что по сути это будут десятилетия.
Беллами обнял ее за талию и притянул к себе.
– Кларк Гриффин, я хочу провести с тобой целую вечность.
Она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку.
– Рада слышать, потому что пути назад для нас нет. Мы тут навсегда.
Как только она произнесла эти слова, на нее снизошло странное умиротворение, немедленно смягчившее боль этого дня. Это было правдой. Проведя в космосе три века и отчаянно стремясь вернуться на Землю, они наконец-то сделали это. И наконец-то были дома.
Благодарности
Я безмерно благодарна чрезвычайно талантливой команде «Элои Энтертейтмент». Джош, ваша творческая интуиция так же точна (а может, даже и точнее), как ваш удар в гольфе. Мне доставило большое удовольствие наблюдать за работой вашего интеллекта. Сара, ваши доброта и интеллигентность создавали такую атмосферу, в которой пышным цветом расцветали истории, а сама я чувствовала себя как дома. Лес, спасибо вам за веру в этот проект и за ту особую магию, которую вы пустили в ход, чтобы помочь ему встать на крыло.
С космически огромной благодарностью хочу обнять Хизер Дэвид, креативность и упорство которой дали в результате один из лучших дней в моей жизни. И спасибо Роми Голан и Лиз Дрезнер за то, что они превратили беспорядочную кучу моих слов в великолепную книгу.
Я по-прежнему в восторге от Жоэль Хобейка, которая потрясает меня блеском своего таланта, мастерством рассказчицы и способностью делать все вокруг более радостным. То же самое относится к Энни Стоун, умнейшему редактору, вдохновляющему своей уверенностью. Каждый писатель может только мечтать о таком.