Возвращение из мрака
Шрифт:
– Я его слышал, – ответил я с гордостью – и потихонечку передал весь разговор с Вишенкой, слово в слово. Потом рассказал и о странном ощущении, охватившем меня во время разговора: словно это был не совсем Вишенка, а магнитофонная запись. Светлана слушала с полуоткрытым ртом, с раскрасневшимися щеками.
– Что значит магнитофонная запись? О чем ты, Володя?
– Сам не знаю. Наверное, как и ты, я испытал шок, вот и померещилось. Не придавай значения.
– Но это был он?
– Конечно, он. Голос ничуть не изменился. Я сразу его узнал. Он здесь. Разве ты не чувствуешь?
–
– Ничего, – ответил я беззаботно. – Ждали четыре года, подождем еще денек, другой.
– Володя, мне страшно!
– Понимаю, малышка… Еще бы не страшно. Но ведь он знает, что делает.
Она лихорадочно прикурила, затянулась.
– Все не то, Володя. Возможно, он нуждается в нашей помощи, но не мог сказать об этом. Надо что-то предпринять.
– Что мы можем предпринять?.. Я поговорю с Квазимодой, если ты не против.
– Ты ему так доверяешь?
– А ты нет?
Спросил автоматически, и без того хорошо знал об отношениях полковника и директора «Золотого квадрата». В сердцах Света обзывала его хамелеоном, мушиной липучкой, подозревала в участии в убийстве Атаева, иногда между ними возникали такие шумные перепалки, что сотрудники прятались по углам, чтобы избежать впоследствии подозрения в слишком большой осведомленности; но когда я однажды спросил ее, почему она не избавится от него, если считает двурушником и предателем, получил совершенно неожиданный ответ: «Что ты, Володечка, как можно. Без него нам крышка».
В этот раз посмотрела на меня с удивлением:
– Думаешь, он сам себе доверяет? Да у него столько лиц, сколько дней в неделе. Никогда не пойму, кто он такой. И что им руководит. Но уж точно не алчность. Иногда мне кажется, он опаснее Гараева. А, что там, я до сих пор не знаю, где он живет, какая у него семья. Это не человек, а ящик Пандоры. Но самое чудное, Володя, я убеждена, он не желает мне зла. Если бы хотел, от меня давно мокрое место осталось бы. О чем ты будешь с ним говорить?
– О Вишенке, конечно. Раздраженно фыркнула:
– Ясно, что о Вишенке. Но что именно? Что ты от него хочешь узнать? Или что попросить?
– Ты же сказала, что он на нашей стороне. Я тоже так думаю. Если у Вишенки в Москве проблемы, лучше заранее заручиться поддержкой Дарьялова. Кто нам поможет, кроме него. При его опыте, его связях…
– Ага, – перебила Света. – Он уже однажды помог. Четыре года назад.
Мне не хотелось углубляться в старый беспредметный спор.
– Хорошо, если возражаешь, не пойду к нему. Я же специально тебя спросил.
Как всякая женщина, Света легко разворачивалась на сто восемьдесят градусов.
– Нет уж иди, раз собрался. Только помни, Володечка, Петр Петрович человек непредсказуемый, чекист сталинского замеса. Вот один факт: Гараев после воцарения целый год держал его под прицелом, все об этом знали. Я сама думала, его очередь следующая за Русланом. Его или моя. И Дарьялов это знал. Но только посмеивался.
– Нет, не могу. Да и зачем мне?
Она искала, куда деть окурок, я взял его, бросил на землю и растер каблуком.
– Володя, никак не могу поверить… Скажи еще раз, пожалуйста. Он вернулся?
Ничего не было приятнее, чем выполнить ее просьбу.
– Он здесь, Светочка. Он в Москве.
Вскоре я очутился в кабинете Дарьялова, но не в том, где бывал раньше, а в новом, просторном, уставленном мягкой мебелью, с предбанником, где сидела молоденькая секретарша. Явный знак растущего могущества. Я позволил себе игривое замечание:
– Кажется, вышли в генералы, Петр Петрович?
Принял дерзость благосклонно.
– А что вы думаете, Володя-джан. Чины дает власть, а она у них в руках.
За три года, что мы не виделись (последний раз я заглянул поблагодарить за Стеллу, и он тогда прикинулся, что не понимает, о чем речь), он почти не изменился – сухой, поджарый, с неприметным, без единой запоминающейся черты лицом. С таким лицом человек везде на своем месте, и на пашне, и в тюрьме, и в губернаторском кресле. Я давно знал, как поразительно меняется его облик, когда он входит в какую-нибудь роль, которую сам себе придумывает. Куда там нашим театральным кумирам. Хотя… Старики-мхатовцы, и не только они, тоже умели перевоплощаться неслабо, это нынешняя плеяда молодых дарований играет только самих себя, оттого скука на сцене ужасная. Впрочем, возможно, во мне говорит плебейское раздражение. После того, как однажды Светка затащила меня на спектакль Виктюка, я в театр больше не ходок.
– Говори, какая надобность, Володя-джан? Без нужды-то не заглянешь к старику. Не осуждаю. Вам время цвесть, нам истлевать, – бойкие глазки сверкнули хитрецой, начал входить в какую-то роль, но я не дал развернуться, бухнул, как со Светой, без всяких предисловий:
– Сын вернулся, Петр Петрович. Звонил из автомата. Не удивился, ничего не показал, новость это для него
или без меня в курсе.
– Что ж, поздравляю… Мы ведь в этом не сомневались, верно? Хотя, признаюсь, болела душа. Хороший мальчик, необычный. Где же он странствовал столько лет?
Знает, понял я. Не о том, что вернулся, а что-то другое, более важное.
– Это он сам расскажет, если захочет… Петр Петрович, позвольте быть откровенным?
– Конечно, Володя, конечно. Уж сколько знаем друг друга, какие могут быть секреты. Тем более, ваша бывшая жена теперь как-никак мой начальник. По должности обязан защищать ее интересы.
Подпустил, конечно, перчику, но беззлобно. Я-то абсолютно уверен, что Светлана ему до лампочки, у него совсем другие начальники, а вот какие? Сбивала с толку еще одна мелочь, совершенный пустяк. Не мог понять, чем он руководствуется, обращаясь ко мне то на «ты», то на «вы». Много раз собирался спросить, но что-то мешало.