Возвращение из ночи
Шрифт:
Внезапно чистое голубое небо стремительно стали затягивать набежавшие облака, от порывов ветра зашелестели ветки деревьев, редкие крупные капли дождя ударили о землю, прибивая пыль.
— Не холодно? — спросил Ромка.
— Ни капли! — ответила Маша. — Я вообще никогда не мерзну!
Он подумал, что эта славная девчонка все хорохорится, строит из себя взрослую, независимую, а на самом деле она такая маленькая, беззащитная... Ему вдруг захотелось оберегать ее, заботиться о ней, он сам поразился странному своему желанию, снял куртку, набросил ей на плечи.
— Да не надо! Мне
— Ничего себе не холодно, смотри, нос уже посинел!
— Ты что? Правда? — испуганно спросила она.
— Конечно правда! — засмеялся Ромка, глядя на Машу, гордо вышагивающую рядом с ним под дождем, и почувствовал вдруг такую щемящую нежность, что замер от удивления. Нет, это не было ностальгией по исчезнувшей Анне, это было что-то совсем другое.
Он остановился, взял Машу за руки, развернул к себе. Она оторопело поглядела на него.
— Погоди, не шевелись, — прошептал Ромка. — Я должен это запомнить!
— Что запомнить? — спросила Маша сердито.
— Вот это... — он осторожно тронул рукой ее промокшие волосы, — капли воды на твоих волосах, словно роса на траве...
— Да что, у меня трава на голове растет? — возмутилась Маша.
— Ага, — засмеялся Ромка. — Мне надо запомнить, чтобы твой портрет написать, понимаешь?
— Это еще зачем? У меня уже есть один портрет, я тебе показывала!
— Знаю. У Анны свой почерк, свое видение. Она пишет то, что видит внутри, а я люблю форму, люблю ее красоту...
— Ты что, хочешь сказать, что у меня красивая форма?
Ромка рассмеялся.
— Да я не это имел в виду! Я говорил о художественной форме.
— Ах, вот оно что... — произнесла Маша с легкой обидой.
— А вообще ты очень красивая! — вдруг заявил Ромка, словно сделав внезапное открытие. — Тебе никогда не говорили об этом?
— Нет... — ответила Маша смущенно.
Ромка смотрел на машины волосы, покрытые каплями дождя, на ее совсем юное лицо с тонкими правильными чертами, на ее маленькую руку, сжимавшую букетик намокших васильков, и в его душе нарастала волна давно утраченного и почти забытого чувства. И, уже почти не отдавая себе отчета в том, что делает, он обнял ее, осторожно прижал к себе и стал целовать ее мокрые волосы, лицо, губы.
Маша не вырвалась, не оттолкнула его, она словно оцепенела в его руках, а потом робко ответила на его поцелуй. Ромка, опомнившись, отпустил ее, она поглядела на него с испугом и сказала.
— Ты что, сошел с ума?
— Наверное! — рассмеялся Ромка, по-дружески обнимая ее за плечи. — Ты уж меня прости, ладно!
— Ладно, пошли! — Маша взяла его под руку, — можешь считать, что уже простила! Только пожалуйста больше так не делай...
— Никогда? — тихо спросил Ромка.
— Конечно, никогда! — возмущенно произнесла Маша и вдруг остановилась и каким-то странным, совсем не мальчишеским взглядом поглядела на него.
Ромка улыбнулся и снова поцеловал ее... Потом они долго еще стояли обнявшись и продолжали целоваться прямо на виду у случайных прохожих, торопливо пробегавших мимо, чтобы скрыться от непрекращающегося дождя, который Ромка и Маша совсем перестали замечать...
Джек,
В этот день он закончил прием немного раньше обычного и собрался уже отправиться домой, но вдруг увидел, как медленно приоткрылась дверь и в нее просунулась взлохмаченная голова его друга.
— Ты что мнешься? Входи! — приветливо сказал Джек.
Белов нерешительно вошел в кабинет, сел и нервно закурил.
— Ну и видок у тебя! — воскликнул Джек. — Ты хоть в зеркало смотришься иногда?
— Зачем? — вздохнул Белов. — Теперь я совсем один, даже Машки нет, опять переехала к Наталье... Зачем мне смотреть на себя?
— Для профилактики... — пояснил Джек. — Очень полезно наблюдать динамику собственной деградации! Статью написал?
Белов мрачно помотал головой.
— Митька говорит, ты можешь мне какие-нибудь таблетки выписать... Что-нибудь от депрессии...
— От депрессии? — Сощурился Джек. — Да сейчас тебе, по-моему, уже не психиатр нужен, а нарколог, — Джек сочувственно посмотрел на друга и продекламировал нараспев:
За окном собака воет,
Гложет черный депресняк...
Черный кот когтями роет
Мою душу просто так...
Нет, не кот, а кошка злая!
Глаз зеленый так горит!
Словно змий зеленый, знаю,
Что на дне бутылки спит!
Завязывай с пьянством, Ленька!
— Можно подумать, ты сам не пьешь! — обиделся Белов.
— Во-первых, я не пью, а выпиваю, и только тогда, когда сам этого хочу, а во-вторых я, как ты знаешь, не признаю вообще никакие формы зависимости, то есть рабства, ни вынужденного, ни добровольного.
— Ты хочешь сказать, что я попал в рабство? — с тоской в голосе спросил Белов.
— Может, еще и не попал, но приближаешься к этому состоянию стремительно.
Белов какое-то время помолчал, обдумывая слова друга, потом сказал.
— Хочешь, я тебе сон расскажу? Сплошной сюрр...
— Потом расскажешь. С тобой и так все ясно!
— Джек, скажи честно, а ты... когда-нибудь влюблялся?
— Однажды в Америке... — усмехнулся Джек.
— Ты что, был влюблен, когда в Америке работал? Что ж ты ничего не рассказывал?