Возвращение из ночи
Шрифт:
— Да делай что хочешь, — засмеялся он. — Только не надо сильно переживать по этому поводу! Мне, например, совершенно безразлично, бедная ты или богатая, главное, что ты есть у меня.
— Но нам было так хорошо, пока у меня всего этого не было. Да и не нужно мне вовсе этих сомнительных денег, домов, квартир... — сказала Анна, и лицо ее изменилось вдруг, словно какая-то тень легла на него.
— А мне кажется, это вполне справедливо, — рассуждал Белов, не замечая, что происходит с Анной. — В этой ситуации есть какой-то интересный парадокс. Он хотел избавиться от тебя, а вместо этого сделал тебя своей наследницей. Это как бы компенсация за то, что тебе пришлось пережить. Хотя, конечно, весь тот кошмар, в котором ты оказалась из-за него, нельзя искупить
Нет, Анне совсем не было жалко Германа, но образ его скитающейся души, который так живо нарисовал ей Леонид, словно наяву возник перед ней и почему-то не давал ей покоя. Она долго не могла заснуть, а когда, наконец, тревожный сон сомкнул ее глаза, она увидела пустынную дорогу, окутанную туманом, которая словно сама двигалась в темноте. Или это кто-то стремительно бежал по ней в неизведанную пустоту?.. Вдоль дороги мелькали странные тени, то ли деревья клонились на ветру, то ли бесшумно бродили по лесу таинственные животные, совсем не похожие на обычных животных. Слышались шорохи, голоса, но чьи это были голоса? Испуганных птиц, или рыщущих в поисках добычи зверей? Или, может быть, это кричали люди, заблудившиеся в ночи? Ночь, окружавшая дорогу, мерцала редкими таинственными огнями, они то вспыхивали вдали, то исчезали, и снова возникали совсем в другом месте, далеко от дороги. в глубине ночного леса... Но это был не лес вовсе, а какое-то странное скопление топчущихся теней, огромных, длинных, и падающих не горизонтально, на землю, как падают обычные тени, а вертикально вверх... Лес блуждающих теней, дом с привидениями... Кажется, это были привидения, именно привидения, призраки ночного леса, ночной жизни, вечной ночи, которой нет конца... И в этой ночи раздавался чей-то мучительный крик, похожий на стон... Голос, печальный, страдающий, отчаянный взывал к кому-то, молил о чем-то... Но невозможно было разобрать, чего хочет этот измученный одинокий голос, о чем он просит, кого зовет на помощь...
Дорога медленно ускользала из-под ног, уводила в звенящую пустоту пространства, где не были ни людей, ни животных, ни растений, а только призрачные тени, все более явственно обретая свои черты, скользили в неудержимом беспорядочном движении...
Анна, оторвавшись, наконец, от серой пустой дороги, медленно взлетела над ней и, прилагая большие усилия, стала продвигаться сквозь густой вязкий туман, наполненный толпящимися тенями. Да, они именно толпились, собирались в группки, парили вместе, а кто-то оставался в одиночестве, бессильно пытаясь догнать других, присоединиться к ним. Мрачное. печальное зрелище открывалось взору пришельца из другого мира, а Анна как раз была пришельцем из другого мира, живым пришельцем из жизни в вечный мир теней... Мир теней, блуждающих в темноте, вечный беспокойный мир теней, черный лабиринт, в котором изредка возникают вспышки света и рассеиваются в темноте... И только слабые крики, редкие стоны, бессильный плач. И снова — отчаянный крик, молящий о помощи, такой мучительный, неприкаянный, безысходный, безнадежный...
Вдруг Анна поняла, что кричит и стонет знакомый ей голос, поняла, что она сама оказалась не на земле и не на небе, а где-то в неведомом пространстве, где бродят по серой пустынной дороге, скитаются призрачными тенями неприкаянные души тех, кому суждено вечно скитаться и никогда не обретать покоя. Страшный бездонный, безбрежный мир, постоянно изменяющая виртуальная реальность, мрачный коридор с бесконечным множеством дверей. и каждая из них ведет в никуда... И этот крик, и стон, такой мучительно знакомый, это был крик неприкаянной души Германа,
...А меня давно уже нет,
Может пять, может десять лет,
Ходит — бродит мой двойник,
По свету гуляет,
Поднимает воротник,
Слухи собирает...
Кто же это? Она сама или ее двойник? Но вот голос Германа все громче, все ближе... И наконец он сам выходит из мглы и приближается к ней.
— Анна, помоги мне, Анна... — шепчет он хриплым, отчаянным голосом, протягивает к ней руки.
Она ускользает, прячется за какой-то дверью.
— Анна, не уходи, умоляю, только ты одна можешь спасти меня...
— Герман, почему ты не убил меня? — произносит ее голос.
— Ты мне нужна! — шепчет он, находя ее на ощупь в темноте и прижимая к стене.
— Ты мне отвратителен! Я ненавижу тебя! Отпусти меня!
— Как я могу тебя отпустить совсем? Ты мне нужна, только ты, и никто больше в мире.
— Не подходи! — закричала она.
— Нет! — Он протянул к ней руки, — Анна, спаси мою душу. Нет сил больше бродить в этом ужасном лабиринте. Это страшнее жизни, страшнее смерти, страшнее всего, что ты только можешь себе представить... Анна. помоги мне, спаси мою ужасную грешную душу!
— Но я не могу тебе помочь... Ведь меня давно уже нет, может сто, может двести лет...
— Ты жива... Я знаю, что ты жива. Но подожди, не уходи, ты должна мне помочь! Я не могу без тебя, Анна!
— Ты утащил и меня в лабиринт, ты увел меня за собой. Но я никогда не буду твоей, я никогда не буду с тобой. Моя душа не принадлежит тебе! Моя душа навсегда отдана другому...
И снова раздался тоскливый, невыносимо тоскливый стон, словно звон оборванной струны... А потом откуда-то издалека голос Леонида, живой, веселый, такой родной произнес.
— Я держу в руках компас и знаю, где твоя путеводная звезда. Ничего не бойся. Мы вместе пойдем по этому лабиринту и в конце концов найдем выход!..
Но она не видела его, а только слышала голос.
— Где ты?! — закричала она.
Он протянул к ней руку, освещенную в темноте, словно и вправду держал в ней путеводную звезду... Анна бросилась ему навстречу, но вдруг поскользнулась, не удержалась на ногах и покатилась куда-то вниз...
— Анна! Что с тобой, родная? Почему ты плачешь? — испуганно спросил Белов, склонившись над ней.
Анна с трудом открыла глаза, не понимая, где она, кто рядом с ней. Но вот она увидела перед собой встревоженное лицо Леонида. Он ласково гладил ее по лицу, он нежно целовал ее мокрые от слез щеки.
— Сон дурацкий... Страшный такой... — прошептала она, прижимаясь к нему всем телом и пряча голову у него на груди.
— Прости, это я дурак, наговорил бог знает чего, вот тебе и снятся кошмары.
— Никакой ты не дурак! Просто нельзя, наверное, жить так, будто не было прошлого... Мы только вид делаем, а оно нас достает, во сне находит... Это ты прости меня...
— За что, родная? Мне не за что тебя прощать! Мне все равно, что было с тобой. Да что бы ты ни делала раньше — разве это имеет для нас значение? Только не плачь, и страшные сны не смотри! Ладно?
— Я постараюсь... — прошептала Анна.
— Знаешь что... — Белов встал с постели, взял сигарету и пепельницу, — хочешь, устроим праздник?
— Праздник? Какой? Почему? — спросила Анна растерянно.
— Да просто так! Без всякой особой причины, экспромтом, исключительно для того, чтобы отвлечься от мрачных снов и поднять настроение. Пусть будет необыкновенный, фантастический пикник, "Пикник на обочине", как у Стругацких, или "Бал Сатаны", как у Булгакова! Да все что хочешь, только не плачь! "Наша судьба то гульба, то пальба...", — сказал он весело.