Возвращение из рая
Шрифт:
На что Ларри сказал, что Конгрессмен уже найден и ждет встречи с нами у лестницы под портретом Президента Трумэна. А нас с Соксом он никуда одних не отпустит, и чтобы мы даже не пытались куда-либо смыливаться. Потому что он, Ларри Браун, получил личное распоряжение Президента во время приема в Банкетном зале посадить нас с Соксом за его стол. Меня — для консультаций по всем русским вопросам, Сокса — для представительства и прессы.
... Конгрессменом оказался тучный старик с громким хохотом, отвисшими склеротическими щечками и очень живыми глазками.
Несмотря на то что они с Фридрихом родились в одном
Увидев меня и узнав от Ларри, кто я такой, старик громко заржал и, тыкая в меня пальцем, стал весело орать, что я наконец нашелся!..
Когда я, естественно, через Ларри Брауна, спросил его, где мой Шура, и сказал, что пропал не я, а он — Шура Плоткин, и Конгрессмен был последним Человеком, который слышал голос Шуры, старик еще пуще загоготал и, клацая вставными челюстями, заявил, что ни о чем дальнейшем он и понятия не имеет! Он даже предложил Шуре приехать в Вашингтон — Фридрих просил его помочь Шуре на первых порах, — но Шура заявил, что сможет приехать в столицу только лишь тогда, когда встретит своего ближайшего друга. То есть МЕНЯ. Все! Больше он о Шуре ни черта не слышал. А как я поживаю?
Мы отделались от толстого старика какой-то вымученно-любезной фразой и снова вернулись к четырем колоннам Большого зала.
Я был, как говорится, в полном разборе. Рвались ниточки надежд... Ларри и Сокс успокаивали меня, как могли!
Оставался только лишь этот испанский Аарон Маймонидес, который приснился мне сегодня ночью. Но как с ним связаться?! Он ведь жил пятьсот лет тому назад!.. А я чувствовал, чувствовал, что этот доктор и философ, старый испанский еврей Маймонидес знает, где мой Шура!..
— Который час, Сокс? — спросил я.
Сокс посмотрел на большие бронзовые часы, стоявшие на очень красивом столике в простенке между двумя окнами, и тут же ответил:
— Без двенадцати минут восемь. Скоро всех пригласят в Банкетный зал.
— Ларри! — заторопился я. — Ты не можешь вот прямо сейчас же соединить меня с миссис Истлейк?
— Какие проблемы? — уверенно проговорил Ларри и вытащил из кармана смокинга телефон — «хенди». — Только давайте отойдем в сторонку. А то кто-нибудь увидит, как Кыся говорит по телефону, и придется вызывать из психиатрички «скорую помощь».
Мы рванули в какой-то коридор, пролетели мимо охраны и забились в какой-то закуток у окна. Там мы с Соксом вспрыгнули на подоконник, а Ларри набрал нью-йоркский номер телефона Тимурчика и Рут.
Ровно через три длинных гудка я услышал щелчок включения и голос Тимура:
— Тим Истлейк слушает!
— Тимурчик... — сказал я по-шелдрейсовски, — Тимурчик! — И мне вдруг захотелось заплакать. Но я сдержался и сказал: — Это я... Кыся...
— Кысичка!!! Корешок ты мой, подельничек! Мама меня чуть не отлупила за то, что я помог тебе уехать в Вашингтон!.. Где ты? Когда ты вернешься?.. Мы сами приедем за тобой... Не надо ждать автобуса из Майами! Мы тебя по телевизору видели!.. О тебе столько газет написали, что в моей школе, где тебя уже знают, твой портрет из какого-то журнала вырезали и повесили, а меня попросили сделать о тебе факультативный доклад! Я сейчас как раз готовлюсь...
— Тимурчик, мальчик мой... — сказал я срывающимся голосом. — Пожалуйста, попроси маму к телефону.
— Мама-а-а!!! —
Через мгновение я услышал запыхавшийся голос Рут:
— О Господи! Я тебе звоню, звоню!.. Где ты шляешься, звезда телевидения и прессы?!
— Погоди, Рут!.. Погоди... У меня очень мало времени. Сейчас мне уже нужно бежать в Банкетный зал. Билли попросил меня...
— Кто-о-о?!
— Президент попросил меня посидеть рядом с ним во время переговоров с русскими. Дать кое-какие консультации... У меня осталось всего две минуты! Слушай меня внимательно! Есть такой бронзовый тип — Аарон Маймонидес. Он лечил нашего Шуру. От чего — не знаю. Но вылечил. Правда, этот Маймонидес живет... Вернее, он жил пятьсот лет тому назад. И не в Америке, а в Испании... Я их видел...
— Кого?! — вскричала Рут.
— Шуру и того бронзового типа. Они гуляли под ручку, и Шура уже неплохо выглядел... Ради Бога, умоляю, узнай, как связаться с этим Маймонидесом!..
Последовала длинная-длинная пауза.
А потом тихий голос Рут внятно произнес:
— Кыся, ты — гений. Ты просто обыкновенный гений... До меня только сейчас тут кое-что дошло. Иди к Президенту, помоги ему и не давай его напарить. Я тебе завтра же позвоню. Целую...
Ларри спрятал телефон в карман, мы с Соксом спрыгнули с подоконника, и все втроем быстренько потопали к Банкетному залу, куда уже потянулся приглашенный народ.
Прошмыгивая мимо колонн Большого зала, я не успел повернуть в сторону Банкетного, как вдруг из-за одной колонны неожиданно услышал до отвращения знакомый голос, с такими известными мне характерными хамскими интонациями, что меня чуть не вытошнило самым натуральным образом!..
Я будто на стену наткнулся! Но так как двигались мы все втроем достаточно быстро, а я резко затормозил, то по этому отполированному мраморному полу я еще с метр проехал на собственной заднице...
И УВИДЕЛ ЗА ВТОРОЙ КОЛОННОЙ...
... В СТОЛИЦЕ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ, В САМОМ ЦЕНТРЕ ПРЕКРАСНОГО ГОРОДА ВАШИНГТОНА, В РЕЗИДЕНЦИИ ВСЕХ АМЕРИКАНСКИХ ПРЕЗИДЕНТОВ — В БЕЛОМ ДОМЕ, ЗА ВТОРОЙ КОЛОННОЙ БОЛЬШОГО ЗАЛА ПРИЕМОВ СТОЯЛ НЕ КТО ИНОЙ, КАК ИВАН АФАНАСЬЕВИЧ ПИЛИПЕНКО!!!!!!!! Своей собственной отвратительной персоной...
Живодер и Кошкодав, хитрый и жестокий Собаколов, прошедший по тысячам трупов несчастных Кошек, Котов и Собаков!.. Продававший живых Животных на смерть в ленинградские научные институты, собственноручно умерщвлявший и обдиравший шкурки с Бедных Котов и Собаков, а потом выделывавший эти шкурки и торговавший ими на Калининском рынке Выборгской стороны города Ленинграда — ныне Санкт-Петербурга... Где из этих шкурок наши питерские умельцы сооружали потом уродливые зимние шапки-ушанки...
В идеально сшитом смокинге, этот растленный убийца, вонючий и трусливый базарный торгаш в прошлом, ныне владелец фантастически дорогого пятизвездочного отеля для Собак и Котов очень богатых иностранцев, наезжающих в Санкт-Петербург, наихитрющая и, к сожалению, очень неглупая и проворотистая сволочь, выплеснутая «наверх», вероятно, даже в Думу мутной волной «обновления власти», сейчас стоял в двух шагах от меня и, трусливо оглядываясь по сторонам, шепотом говорил очень полному молодому человеку с почти интеллигентным лицом и тоже в смокинге: