Возвращение Каина (Сердцевина)
Шрифт:
— Аристарх Павлович, миленький! — взмолилась Валентина Ильинишна. — Пусти погреться! Видим, у тебя дым из трубы идет!
Аристарх Павлович с удовольствием распахнул перед ними дверь. Женщины в доме вдруг застеснялись, затоптались у порога, и он подтолкнул их к огню, а сам открыл шкаф, где хранились вещи покойной жены, и наугад вынул два платья — одно летнее, легкое, другое совсем мало ношенное, вечернее, из тяжелой бордовой ткани. Женщины ушли в ванную переодеваться, Аристарх же Павлович вынес давно кипевший самовар и стал выставлять на стол посуду: ах, если бы еще Кирилл благополучно вернулся, и
— Ой, как хорошо! — Валентина Ильинишна появилась из ванной в вечернем платье, лишь чуть ей большеватом. — Спаситель ты наш, Аристарх Павлович…
Аристарх Павлович никогда не видел ее в платье, разве что в своих фантазиях-встречах. И оказалось, что эти фантазии были реальностью: она совершенно преобразилась, стала мягкой и женственной, и какой-то вместе с этим беззащитной. Она теперь расчесывала волосы и сушила их у камина.
— Мы, наверное, не ко времени, — застеснялась Наталья Ивановна. — Ты уж прости нас, Аристарх Павлович. Погреться больше негде, а крыша в теплице — решето! Говорим, говорим начальству…
— У тебя что, гости, Аристарх Павлович? — спросила Валентина Ильинишна, показывая на стол. — Или просто так, в одиночку?
Она опять говорила с каким-то намеком, или уж ему чудились эти ревностные нотки в ее голосе, поскольку он хотел их слышать?
— Ага! — засмеялся Аристарх Павлович.
— В одиночку, да? А почему тогда два бокала? — хитровато прищурилась она, чем вообще смутила Аристарха Павловича.
В это время появился старший Ерашов и немного подпортил разговор, потому что женщины, поздоровавшись, не сводили с него глаз, особенно Наталья Ивановна. На Алексея все так смотрели в первые минуты: изуродованная половина лица притягивала взгляды и внимание.
— Вот у нас уже и компания! — Старший Ерашов вышел заметно повеселевший, и Аристарх Павлович напрягся: неужели бабушка Полина не сказала, что Кирилл дома не ночевал?
Хотя женщины и засопротивлялись, однако Аристарх Павлович достал еще два бокала, и Алексей разлил водку.
— Ничего, для сугрева, — сказал он. — Где же вы так накупались?
— Не успели добежать, — предупредительно объяснила Наталья Ивановна. — В одну минуту до нитки… А в теплице каплет, и согреться негде.
— Странно, — вдруг задумавшись, проронил старший Ерашов. — В Москву прилетел — точно такая же гроза и ливень… Сюда приезжаю — опять. Это я вам грозу привез!.. Ну что, дорогие мои? Сядем потеснее у огня, согреемся и будем жить. Будем жить!
Женщины выпили для порядка, но от тепла и неожиданного избавления вдохновились, расслабились.
— Не думали не гадали к столу попасть, — заулыбалась Наталья Ивановна. — Думали: как в автобусе поедем? Все же поприлипло…
— Вот так всю жизнь, — подытожил Алексей. — Не знаешь, куда идешь, что тебя ждет… Самое главное, знать, зачем идешь. — Он спохватился. — Ну, ладно! Аристарх Павлович! Давай еще, а?
Он хотел спросить, знает ли, что Кирилл не пришел ночевать, и уже взял карандаш, но старший Ерашов отобрал его и бросил в камин.
— Давай, Аристарх Павлович! Знаешь какую? «Ямщик, не гони лошадей».
— Ага, — сказал Аристарх Павлович. Женщины недоуменно переглядывались. Аристарх Павлович потянул звук, больше для того, чтобы сладить с волнением, и запел:
— Как
И ему стало хорошо, оттого что глаза Валентины Ильинишны широко распахнулись и рот приоткрылся. В груди его, вместе с радостью пения, заклокотала другая радость — подивил! Подивил ее! Пусть не в лесу, пусть не в белой рубахе, но ведь и так застыла, пораженная! И потому он припев начал тихо, сдерживая мощную пружину голоса, чтобы распрямить ее, выбросить к концу. И это сдерживание было угадано ею, и она замерла в предчувствии этого броска.
— Ямщик, не гони лошадей. Мне некуда больше спешить. Мне некого больше любить. Ямщик, не гони лошадей!
Когда Аристарх Павлович допел до конца, Валентина Ильинишна уже попривыкла, что голос этот исходит из его молчаливых уст и что это его язык произносит слова; она уже слушала песню и жила ею.
— Надо же, надо же… — проронила Наталья Ивановна и осеклась.
— А теперь давай что хочешь, — подперев голову руками, сказал старший Ерашов. — Хорошо как, Господи…
И Аристарх Павлович запел то, что очень хотел спеть для Валентины Ильинишны, ибо слова были словно написаны для них двоих.
Он, по сути, признавался ей в любви…
— День и ночь роняет сердце ласку, день и ночь кружится голова. День и ночь взволнованною сказкой мне звучат твои слова…
Она слушала и вдохновляла Аристарха Павловича; она словно говорила — еще! Еще, миленький… у меня кружится голова…
И он старался еще сильнее закружить ее, завертеть в вихре и сделать послушной, покорной воле своего голоса.
— Только раз бывает в жизни встреча, только раз судьбою рвется нить. Только раз в холодный хмурый вечер мне так хочется любить!
Валентина Ильинишна все как-то отводила взгляд, чуть привыкнув к неожиданному дару Аристарха Павловича, а тут же подняла на него глаза и уж больше не могла оторваться. По крайней мере, ему так казалось.
— Тает луч пурпурного заката, синевой окутаны цветы. Где же ты, желанная когда-то, где, во мне будившая мечты?
Последнюю фразу он спел, глядя в глаза Валентины Ильинишны, и это было так откровенно, так явно, что заметила Наталья Ивановна и слегка обомлела. Женским чутьем она поняла, в чем дело, поняла, для кого тут поют. И то, что сокровенное отношение было замечено, смутило Аристарха Павловича; он хотел допеть, сделать паузу и поцеловать руку Валентины Ильинишны. Однако теперь ему стало неловко, к тому же старший Ерашов сидел, слушал в прежней позе и что-то сильно переживал: большие усы его шевелились, как живые, — то ли губы кусал, то ли зубами скрипел…
И повисла долгая пауза, лишь камин постреливал угольками, и осторожная Наталья Ивановна бесшумно подгребала их тапочком к железному листу. Аристарх Павлович сидел с опущенной головой и чувствовал на себе взгляд Валентины Ильинишны.
— Убедил ты меня, Аристарх Павлович, — распрямившись, сказал Алексей твердым и трезвым голосом. — Все, хватит. Настрелялся досыта… Только домой, и никуда больше!.. Семью всю соберу сюда, под одну крышу!.. Детей своих буду поднимать сам. Пожить охота, Аристарх Павлович! Мне ведь тридцать два… а я как старик стал. Все! Приеду, полк сдам — и в отставку!