Возвращение Каина

Алексеев Сергей Трофимович

— Я знаю об этом.

— Знаешь?

— Замечаю…

— И что же? Что?

— Мне это нравится, — Аннушка улыбнулась. — Ты совсем не разбираешься в женщинах!.. Знаешь, как приятно, когда кто-то на тебя смотрит с затаенной любовью, когда вздыхает… Когда ты можешь будоражить чье-то воображение!

Кирилл стиснул зубы: ее легкомысленность возмущала его еще сильнее, чем поведение брата.

— Но ты должна… как-то остановить это!

— Почему? — искренне удивилась она.

— Хотя бы потому, что Олег — мой брат!

— Мне очень жаль его, — призналась Аннушка

и закрыла ладонью рот Кирилла. — Выслушай меня! Молчи!.. Я заметила это давно, еще когда мы первый раз пошли с ним в церковь. Он вдруг стал со мной откровенным, стал рассказывать о себе… Он вывалил на меня всю свою жизнь, все свое горе. Знаешь, есть такие люди, у которых любовь проявляется в бесконечном доверии. Они ничего не требуют взамен. Это странные люди… Они думают, что из своей откровенности в другой душе можно построить любовь. Они постепенно опутывают тебя своим доверием, своими глубокими тайнами; они потрясают этой откровенностью! А ты не можешь никому выдать их тайн, и поэтому между вами уже возникают отношения, какая-то связь… И они принимают это за ответную любовь! Молчи! — еще раз предупредила она. — Потому и жаль Олега… Мне кажется, он начал оживать. И теперь, если я отпугну его — раковина захлопнется.

Он убрал ее руку и твердо произнес:

— Когда-то это придется сделать.

— Я понимаю, — согласилась Аннушка. — У него впереди путь затворника. Монах — это ведь живой мертвец. И пусть он в той, не мирской жизни вспоминает эту… не как сплошной кошмар. Это же не так, правда? И в мирской жизни есть радости, счастье, удачи… Пусть у Олега будет и любовь. Мы же не имеем права лишать его любви! Конечно, он ее придумал, это его фантазия… Но все равно любовь!

— Чистый самообман! — не согласился Кирилл. — Знаешь, мне это знакомо. На первом курсе было что-то подобное…

— А у кого не было на первом курсе? — засмеялась она. — В любви всегда девяносто девять процентов самообмана. Если она — настоящая. И только потому мы никогда не можем сказать, за что любим своего избранника. Ну посмотри на себя! За что любить такую образину? Такого недоросля?

— Я поражаюсь! — воскликнул Кирилл. — А тебя-то за что? Ну, почему я должен за эту девицу убивать родного брата?

— Поцелуй меня, — вдруг попросила она. — Быстро! И страстно!

— Пожалуйста, — сказал он и, склонившись к Аннушке, увидел Олега, идущего от церкви. Он направлялся к могиле Варвары Николаевны — знал, где искать…

И заметил их поздно, когда уже нельзя было бесшумно и незримо отступить, спрятаться. Олег мгновение стоял, замерев на полушаге, затем, не скрываясь, повернулся и пошел, не замечая того, что идет по кладбищу и ступает через заросшие, уходящие в землю могилы.

Когда он скрылся из виду, Кирилл отпустил Аннушку и сказал:

— Ты самая коварная женщина… Я представляю, как ему сейчас плохо. Он ушел…

— Представляешь?

— Есть некоторый опыт…

— Нет, ему сейчас очень хорошо, — возразила Аннушка. — Он из той породы людей, которые ищут в любви страданий. Они любят, пока страдают, их не устраивает счастливый исход, сказочный конец…

— Он что, мазохист?

— А

что, Чехов мазохист был? Или Блок?.. — Она стала печальной. — Они поэты. Я уверена, что Олег тайно пишет стихи. Он и в церковь ходит не молиться, а страдать. Потому и мучает себя на коленях… Он мне сам сказал, что его идеал — Христос.

Они вышли с кладбища и направились к пешеходному мосту. Оба непроизвольно осматривались по сторонам, но Олега уже не было.

— Ты еще коварнее, чем я предполагал, — сказал Кирилл, когда они шагали по мосту. — Ты нарочно дразнишь моего брата и одновременно меня. Проще всего сбросить тебя в воду, как Стенька Разин свою княжну, и привет!

— Боюсь, что так и случится, — она не приняла шутки. — Потому мне и страшно. Варвара Николаевна перед глазами…

В обе стороны по мосту шли прохожие, и редко кто не оглядывался на Аннушку и Кирилла. Он привыкал к этому и уже переставал замечать. Знакомых в городе у Аннушки было много, и она часто кому-то кивала на ходу, кому-то махала рукой и никогда не останавливалась. Этих людей Кирилл пытался рассмотреть, особенно мужчин, и тем самым пытался разгадать ее прошлое. Но Аннушка при этих встречах на улице была всегда лишь вежливо-приветливой и никогда не выказывала своих чувств. И тут на мосту к ней неожиданно бросились две девочки лет шести-семи, заверещали от радости, закричали:

— Мама! Мамочка! Прекрасная незнакомка! Мы встретили прекрасную незнакомку!

Обняли ее с двух сторон и влюбленно подняли личики. Аннушка просияла, присела, чтобы быть вровень с девчонками, поцеловала обеих:

— Здравствуйте, мои подружки!

Дети ошалели от счастья:

— Мамочка! Она нас поцеловала!

— Она нас назвала подружками!

Кирилл облокотился о перила и закурил. В это время подошла молодая женщина, мама девочек, чем-то озабоченная и печальная. Они сдержанно поздоровалась с Аннушкой, похоже, были малознакомы. Девочки же настороженно глядели на «прекрасную незнакомку» и льнули к ней, словно к матери.

— Где же ваш папа? — спросила Аннушка. — Почему вы гуляете втроем?

— Наш папа заболел!

— Он лежит и не встает!

— Что же у него болит? — с ласковой тревогой спросила Аннушка и подняла глаза на маму девочек.

— Душа у него болит, — сказала девочка помладше.

— Потому что папу опять обокрали! — пояснила старшая.

— Обокрали? — Аннушка встала.

— Снова залезли в мастерскую, — грустно сказала женщина. — И взяли много картин… Вы же знаете, он готовился к персональной выставке в Москве. Теперь все пропало…

Кирилл мгновенно все понял, но соображал туго, поскольку никак не мог увязать страшного старика и эту молодую, печально-красивую женщину с двумя девочками.

Светлая вода тихо катилась под мостом и, обтекая опоры, закручивалась в воронки.

— Боже мой! — ахнула Аннушка. — Как же помочь ему? Что можно сделать?

— Чем ему поможешь? — вздохнула женщина. — Мы же с вами не встанем к мольберту… Половину выставочных работ унесли. И все работы, где вы позировали.

— Да, и «Прекрасную незнакомку» украли, — подтвердила старшая девочка.