Возвращение колымского мамонта
Шрифт:
Сквозь грохот разыгравшейся стихии до Степана донёсся рёв обезумевших животных. Мамонты метались по расчлененным островкам некогда единой поверхности земли. Кому-то удавалось перепрыгнуть через возникшее препятствие, и он оказывался на другом таком же маленьком островке. Это его не спасало. Уже не было пути ни назад, ни вперед: тут был тупик – последнее пристанище на этой земле. В любую секунду островок мог снова расколоться и поглотить всех, кто на нём находился.
Острова на глазах Степана стали сжиматься, и теперь они напоминали гигантские льдины, тронувшиеся с места во время ледохода. «Льдины»
За короткий промежуток времени всё вокруг Степана снова переменилось, и из огромного стада мамонтов Степан увидел всего одного. Обезумевший от страха, он метался по клочку земли и наконец, перепрыгнув через сжимавшуюся трещину, понесся в его сторону. Здесь были спасительные горы, которые ещё не трясло. Осталось совсем немного: нужно было только проскочить через открытое пространство, покрытое серой грязью с лопающимися пузырями.
В следующий момент Степан увидел, как мамонт угодил прямо в болото. В другое время он бы его обошёл, но когда разум нарушен и всё существо нацелено только на спасение, совершаются роковые ошибки: мамонт побежал по прямой. Мутная жижа под ним разошлась, послышался дикий рёв. Огромное животное пыталось выбраться из трясины, в разные стороны полетела грязь. В следующее мгновение поверхность болота сомкнулась, и в том месте, где ещё недавно барахтался мамонт, снова стали лопаться большие серые пузыри.
Это был тот самый мамонт, о бивень которого Степан сломал свою нарту.
Глава 2. Таинственное послание
Погода выправилась, на дворе прояснилось. О метели в деревне теперь напоминали только огромные сугробы, доходившие до самых окон. В одной старой избе от снега провалилась крыша, а на центральной улице сугробами перемело дорогу. Свободных рук в деревне не нашлось, поэтому на уборку отправили школьников, и они с шумом и смехом расчищали улицы от снежных завалов.
Насте снегопад особых хлопот не доставил: Колька сам убрал снег и вывез его за ограду. А вот в больнице работы добавилось: положили двух обмороженных охотников. Они, как и Степан, уехали до метели проверять капканы. Четверо суток провели на снегу Василий Сазонов и Сашка Никифоров. Сашка, в прошлом году пришедший из армии, отделался лёгким испугом, получив в общем-то не такое серьёзное обморожение, а Василию не повезло, как врачи ни боролись, а одну ногу пришлось ампутировать. Возможно, отняли бы и вторую, да Настя, как его лечащий врач, вопреки всем показаниям, ногу решила оставить. Срочно провели консилиум, все высказались за ампутацию, а она до последнего стояла на своём. Всю ответственность взяла на себя. Надежды на положительный исход было немного, но неожиданно свершилось чудо: кризис миновал.
Василий Сазонов был Настин одноклассник, они дружили и даже сидели за одной партой. Глядя на забинтованного Ваську Сазонова, Настя постоянно думала о своём Степане. Все сроки его возвращения уже прошли, и, даже рассчитывая на счастливый случай, трудно было поверить, что он спасся. Однако Настя не теряла надежды и всякие успокаивающие разговоры, которые затевали родственники и знакомые, пресекала на корню. А если кто-то
Отчасти такая уверенность Насти исходила от старшего сына Кольки. Он рассказывал, что ночью, когда включил компьютер, увидел отца. Выглядело это так, будто снимали его скрытой камерой. Укрывался отец в снежной норе, вход в которую закрывал кусок брезента из его нарты. Из рассказов Кольки следовало, что был он цел и невредим, правда, сильно замёрз, но как будто бы не обморозился. А когда снегопад кончился, отец ушёл куда-то пешком. Куда именно, Колька не знал, сказав: «На этом сеанс связи закончился».
– А поговорить ты с ним не мог? – не выдержала Настя. – Спросил бы, где он сейчас, когда придёт домой. Мы же беспокоимся. Сынок, ну что ж ты так?..
Она чуть не расплакалась. Из рук вылетела тарелка и, ударившись о пол, осталась цела. Настя схватила её как самую ценную вещь, прижала к груди и что-то про себя запричитала.
– Если сам не спросил, то мог бы меня разбудить, – опомнившись, напустилась она снова на сына. – Я бы с ним поговорила. Он бы мне всё рассказал.
– Мама, да весь сеанс связи длился всего несколько секунд. Я толком сообразить ещё не успел, как на экране сменилась картинка. Сразу всё куда-то исчезло, словно ничего там не было.
Когда она спросила Кольку о нартах, он сказал, что они сломаны и отец их бросил, а собак отпустил.
– Да, ещё вот я увидел, у Моойто что-то с одним ухом, – уже уходя, вспомнил Колька. – Видно, собаки подрались.
Спустя день после того разговора прибежали собаки. Они бросились к Насте и, будто пытаясь ей рассказать о случившимся в тундре, жалобно заскулили. У Моойто шерсть на шее была красной от крови, а ухо прокусано. У Насти опустились руки, слёзы сами побежали из глаз. Первый раз она всерьез подумала, что Степан замёрз.
«Собак бы он ни за что не отпустил. Да они и сами бы не убежали. Значит, в тундре произошло что-то непоправимое».
А Колька на следующий день, как ни в чем ни бывало, стал рассказывать матери, что снова видел отца. Теперь, по его словам, Степан спускался с какой-то высокой горы в огромную долину. Говорил Колька уверенным голосом, не вызывающим сомнений, но на этот раз Настя ему не поверила.
– Ну что ты мелешь? – в сердцах бросила она сыну. – Мы отца потеряли, надо думать, где его искать, а ты тут выдумываешь всякие небылицы. Горы какие-то придумал. Да их тут отродясь никто в глаза не видел. Тундра у нас, тундра, пойми же ты наконец. Да и собаки пришли домой…
Колька стоял на своём. Всё, о чем говорил, видел как наяву – и всё тут. Раньше ничего подобного в компьютере у него не было, да и родные за ним никаких странностей не наблюдали, а тут откуда что взялось: прямо какие-то необъяснимые видения. Когда его спрашивали, как он их видит, без доли смущения Колька уверенно отвечал: «Как будто кино мне кто-то показывает и при этом ещё наговаривает. Голос такой поставленный, ну, как у диктора: всё очень чётко говорит. Только много каких-то непонятных мне слов. Что-то вроде того: «ересь», «тьма бездонная», «геена огненная». У нас никто так не говорит. Вот в этом кино прямо на экране своего компьютера я и видел отца», – всё больше распалялся Колька.