Возвращение Ктулху
Шрифт:
— Мы скоро выйдем из леса, — сказал молодой человек, — я чувствую.
— Надеюсь. — Отец Игнасио покачал головой. Особых изменений он не видел, впрочем… — Вон там, да.
— Заросшая вырубка. Какое… какое облегчение, отец Игнасио, этот кошмар позади, и мы… — Голос его упал до шепота. — Отец, что вы сказали Мэри? Она больше не хочет со мной говорить. И мне не нравится, как она смотрит.
— Я сказал ей, что она вернется со мной в монастырь, — сухо сказал
— Но я только…
— Я не желаю это обсуждать, Арчи.
— Но я обязан. Она…
Он обернулся к Мэри, и на его лице, точно в зеркале, отразился чужой ужас.
Мэри открыла рот. Она пыталась крикнуть, но изо рта ее вырывались только бессмысленные кудахчущие звуки; дрожащей рукой она указывала куда-то вперед, туда, где за вырубкой, поросшей желтыми цветами, раскачивались ветви.
— Мэри! — Молодой человек повернулся к ней, схватил за плечи. — Мэри!
Она молчала, оседая в его руках, точно фигурка из воска, зрачки ушли под лоб, видны были лишь закатившиеся белые глаза.
— Мэри, что там? Что ты увидела?
Она тоненько взвизгнула и осела. Отец Игнасио с ужасом увидел, как на юбке ее расплывается мокрое пятно.
— Мэри!
Арчи положил ее, ставшую неожиданно тяжелой, на землю и снял с плеча карабин. Отец Игнасио следил за вороненым стволом — право-лево, право-лево.
Систола-диастола, систола-диастола.
— Вы слышали что-нибудь? — спросил он Арчи шепотом.
Тот покачал головой:
— Ничего. Только бабочки.
— Бабочки…
Он всматривался в переплетение ветвей, пятна, пятна… некоторые двигаются, некоторые нет… мессмерическое движение пятен, от которого кружится голова. Теплый хаос, из которого прорастает безумие.
— Нет. Ничего. Что ты видела, Мэри? Мэри! Что с ней,
— Она мертва, — медленно сказал отец Игнасио, склонившись над девушкой.
— Мертва? Но как же? Почему?
Отец Игнасио поднял голову и поглядел в лицо молодому человеку выцветшими глазами в ободках воспаленных век.
— От страха, я полагаю, — сказал он.
Арчи опустился на корточки и протянул было дрожащие пальцы к бледному лицу, но отец Игнасио оттолкнул его с такой яростью, словно прикосновение этих пальцев несло с собой опасность. Они так и сидели рядом, молча, а солнце все ползло по небу, невидимое сквозь кроны, и лишь свет вокруг менялся с золотистого на розовый, а потом на багряный.
Отец Игнасио поймал себя на том, что гладит высохшей, узловатой рукой лежащую у него на коленях растрепанную голову.
— Бедная, — сказал он тихо, — бедная девочка.
Арчи пошевелился. Заходящее солнце било ему в спину, и светлые волосы, казалось, были обведены огненным ореолом.
—
— Себя, — сказал отец Игнасио, — тебя. Нас.
— Вы хотите сказать, за нами никто не шел? Никто нас не преследовал?
— Никто. Только мы. Только мы сами.
Он помолчал.
— Дагор, — сказал он наконец, — демон, которого боятся туземцы. Та тварь, которая росла у вас на груди. Кстати, Арчи, вы опять наглухо застегиваете куртку. Почему?
— Отец Игнасио, не думаете же вы…
— Всего лишь придаток. Почка. Ее можно убрать, и она отрастает вновь.
— Я человек, отец Игнасио, — спокойно сказал юноша, — такой же, как вы.
— Такой же, как я? Нет. Вы и есть дагор, Арчи. То самое чудовище, которое сопровождало нас всю дорогу. Зачем вы пришли в миссию, Арчи? Не будь вас, мы были бы чисты. Лечили бы туземцев, несли им слово Божье. А вы кинули нас в топку адских страстей, вы играли на струнах похоти, алчности, гордыни… Вы к каждому подбирали свой ключ. Вы истребляли нас по одному.
— Томпсона укусила змея, — напомнил Арчи.
— Ну да. Вы властны даже над малыми тварями лесными. И еще — кто на самом деле убил Элейну, Арчи? Мэри? Или все-таки вы?
— Я любил ее, — тихо сказал юноша.
— И Мэри тоже? — горько спросил священник. — Вам стоило лишь поманить ее пальцем, и она пошла с вами. Что такого вы показали Аттертону, что заставило его бросить все, бросить молодую жену, славу, доброе имя и уйти навсегда. Откуда у вас такая власть? Дьявольская власть.
— Я дал ему счастье, — сказал Арчи мягко, — я открыл перед ним двери.
— Эти двери ведут в преисподнюю, — сказал священник. — Четыре человека, Арчи, четверо отданных на растерзание демону, умерших без покаяния. А сколько их было до этого? До того, как вы, умирая от истощения, добрались до миссии? Но я положу этому конец, Арчи.
Он осторожно снял голову девушки со своих коленей и встал.
— Не хватайтесь за ваш карабин, Арчи. Он разряжен. Я разрядил его еще там, у костра. А это, — добавил он, извлекая из побуревшей потрепанной рясы блестящий предмет, — это пистолет Аттертона.
— Отец Игнасио, — юноша тоже вскочил, его детские губы дрогнули, — убийство — тоже грех.
— Значит, это — тот грех, который вы приготовили именно для меня. Я возьму его на душу.
Выстрел, ударивший в грудь Арчи, сотряс и его тело, Арчи пошатнулся и упал на колени, алое пятно спереди на рубахе стало расплываться, расплываться…
— Вы… не понимаете, отец Игнасио, — выталкивал он толчками вместе с кровью, — вы… это чудо, вели… чественное чудо… обладание… покой… золотистый… по… Я не… одинок… никогда… а она… вечный брак… вечный… и нет вины… понимаете?