Возвращение Ктулху
Шрифт:
Через полчаса радист опять докладывает:
— Радиограмма из штаба флота. Товарищ командир, «Наутилус» вышел в море. По данным разведки: американцы готовились в дальний поход. Возможно, целью является…
Твою мать, думает Меркулов.
— Полюс? Они вроде там уже были?
— Так точно: полюс, — говорит радист. — Нам приказано: идти в боевой готовности, на провокации не поддаваться. В случае контакта с американцами действовать по обстановке. Подпись: Главком ВМФ, дата: сегодня.
Меркулов поворачивается и смотрит на Васильева. Тот нисколько
По обстановке значит, думает Меркулов. Что-то ты уж больно спокоен, адмирал. С нашими-то тремя торпедами.
Две обычных Т-5 с атомными зарядами.
И одна Т-15, чудовищная штука в 27 метров длиной, с водородной бомбой в четыреста килотонн. Эта штука проходит через три отсека и упирается в центральный пост. По замыслу конструкторов, такой торпедой можно поразить крупный военно-морской порт противника.
По данным разведки флота, таких портов во всем мире — два. Два! И не один не имеет стратегического значения.
Тем не менее, сейчас подлодка идет к полюсу с полным ядерным боезапасом. И туда же идет штатовский «Наутилус».
Забавно, думает каперанг.
За бортом — белое крошево; черная вода, в которой плавают куски пенопласта. Это паковый лед. Полынья напоминает суповую тарелку с широкими выщербленными краями. Григорьев ежится — ему даже смотреть на это зябко. Старшину перевели в экипаж с Черноморского флота, поэтому на севере он банально мерзнет. Хотя и родом с Урала.
Морозный воздух обжигает легкие.
Рядом стоит капитан-лейтенант Забирка — фамилия смешная, да и сам тоже, но парень хороший. И совсем не похож на «пассажира». Ребятам Забирка нравится.
Открыли люки, чтобы проветрить внутренние отсеки. Теплый радиоактивный воздух поднимается вверх; вокруг лодки клубится белый туман.
Из дверей рубки, в облаке пара возникает Дикий Адмирал. Васильев нарочито медлит, хотя старшина видит, как в его глазах щелкают миллирентгены. Старшина вспоминает шутку времен начала службы. «А свинцовые трусы ты себе уже купил?» Некоторые ломались. Интересно, Васильев бы сломался? Адмирал отчаянно боится радиации — но пока держится и даже пьет не больше других.
Забирка сдвигается; адмирал встает к ограждению, резко вдыхает, жадно оглядывается, словно пытается надышаться чистым, без альфа и бета-частиц, воздухом на год вперед. Ну, по крайней мере, до следующей полыньи.
Налетает ветер и сносит туман в сторону. К-3 покачивается под порывами.
Васильев рефлекторно вцепляется в леер.
Волнение слабое, но лодку бултыхает в полынье, как дерьмо в проруби.
— И якоря у нас тоже нет, — говорит Меркулов за спиной адмирала, и исчезает в люке, прежде чем тот успевает ответить. Васильев скрипит зубами и беззвучно матерится. За последние дни отношения между проверяющим из штаба и командиром К-3 испортились окончательно. Старшина делает вид, что ничего не заметил.
Из-за туч выныривает солнце и освещает все, как прожектором.
— Акустик,
— Есть пассивный режим.
Командир часами лежит на полу, смотрит в перископ. Он выдвинут едва-едва, чтобы не задеть ледовый пласт, поэтому окуляр находится у самого пола. Меркулов ищет просвет для всплытия. Потом его сменяет старпом, каперанг выпрямляется, хрустит суставами, идет курить. Адмирал появляется в центральном посту все реже. Отсиживается в кормовом отсеке. Кто-то сказал Васильеву, что там радиация полегче. В принципе, это правда — кормовой отсек дальше всего от реакторного.
— Ну что?
— Ничего, товарищ капитан.
Море безмолвствует. Конечно, море полно звуков, это любой акустик скажет — но нет звука чужих винтов. А это самое главное. Старпом перебрасывается фразами с заместителем.
— Теоретически, им нас не догнать, — говорит заместитель об американцах.
— А практически?
— А практически мы их не услышим.
— Шумы, — говорит акустик. — Слышу…
— Что? — выпрямляется старпом. — Что слышишь?
Лицо акустика в напряжении. На лбу выступает капля пота, бежит вниз.
— Блин, — говорит вдруг акустик. — Простите, товарищ капитан. Будто дышит кто.
— Что еще? — старпом отбирает наушники, вслушивается в море. Сперва ничего не разбирает, кроме гула и отдаленного шума винтов — это собственный шум К-3. Потом слышит далекий смех. Потом — глубокий мужской голос на фоне гула океана.
Весенние ветры умчались куда-то, Но ты не спеши, подожди-и, Ты только одна-а, одна виновата, Что так неспокойно в груди-и.— Блин, — говорит старпом. Потом командует: — Отставить песню! Дайте мне радио.
— Не надо.
Старпом оборачивается и видит Меркулова, который уже покурил, поел, выспался, и успел побриться. Подбородок каперанга сияет чистотой. Старпом мимоходом завидует свежести командира, потом смотрит вопросительно.
— Хорошая песня, — поясняет Меркулов. — Хорошо поет. Акустик, активный режим.
— Есть активный. — акустик включает гидролокатор. Слышен тонкий импульс сигнала. Меркулов открывает люк в переборке, то же самое делают в остальных отсеках. Теперь голос слышен без всяких наушников.
Ты только одна-а, одна виновата, Что так неспокойно в груди-и.На краю суповой тарелки лежит, вмороженная в лед, огромная атлантическая селедка, густо посыпанная крупной белой солью.
— Блин, — говорит старпом. Похоже, словечко привязалось.
Характерная форма рубки и леерных ограждений. До боли знакомые обводы легкого корпуса. Такие очень… очень американские.
— «Наутилус», — говорит Меркулов, сам себе не веря. — Что б меня, это же «Наутилус»!