Возвращение мастера и Маргариты

Бояджиева Мила

– Знаем мы...
– Американец не слишком любезно освободил игрока от замшевой куртки.
– Знаем, что здоровая эротика освежает большое искусство, а голая задница выглядит интеллектуальней, чем иное лицо. Извините, что плохо подумали. Не вас имел в виду. "Мыслитель" Родена, к примеру. Будь он в трениках, не произвел бы впечатления задумчивости. Га-га-га... неожиданно развеселился рыжий.

– Но я не хочу!
– слабо сопротивлялся Тарановский, неловко расстегивая брючный ремень.

– А дама хочет. Это неуважение к даме, - Зелла Упырска, ничуть не больше американка, чем ее партнер, сосредоточила свет и внимание публики на

завершавшей процесс обнажения певице.

Лишенные сверкающих нарядов, телеса брюнетки оказались упакованными в ажурное черное белье. Такое и на экране показать не стыдно, не то что кальсоны Тарановского персикового цвета. На хилой груди пост-пост-модерниста густо вилась пегая поросль. Босые ступни стояли ребрами, как у человека, наступившего в нечистоты. Рядом, втягивая его в пляску, неистовствовала, показывая себя со всех сторон, казачка.

– Давай, пост-сексуалист, соответствуй!
– подначивал Тарановского американец.
– Слышал, у вас здесь под исподним крутые концептуалисты Келвина Кляйна носят.

– Прекратите, умоляю, это гипноз!
– взмолился режиссер.
– Нельзя принуждать человека к бесстыдству.

– И снимать бесстыдные фильмы нельзя, - назидательно прогундосил Ам Арелло.
– Это не интеллектуальное кино, коллега. И совсем не Феллини. Вас кто-то надул. Ваши изделия - форменное непотребство.
– Протянув руку к кальсонам бедняги, он строго спросил.
– Согласен? С моими словами согласен?

– Да! Честное партийное!
– просветлел Тарановский, вцепившись в резинку и дотянув ее чуть не до шеи.
– Ничего такого снимать больше не буду! Ей-богу!

Фонограмма похоронного марша неожиданно прервалась.

– Все слышали?
– пророкотал американец в зал внушительным церковным басом.
– Отпустить?

– Отпустить, отпустить!
– просили сердобольные сограждане.
– Он же больной.

Собрав одежду в охапку, Тарановский торопливо покинул сцену.

Успевшая снять бюстгальтер певица победно уселась на свой стул, но веселость ее прошла. Ярко и обыденно светили софиты, из зала раздавались смешки.

– Вы ж этого хотели, любезнейшая? Или рассчитывали на другой эффект? Иллюзии вредны. Скромность украшает даму, особенно, если больше ее украсить нечем, - сверкнув кривым глазом, американец ощерил клык.
– Ступайте на место, милая моя. И подумайте хоть чуть-чуть. Если вас это, конечно, не затруднит.

В рядах застывших под эмблемой с голубками участников шоу наметилось движение, словно их расколдовали.

– Я протестую! Здесь происходит массовое зомбирование!
– в центр сцены выступил экстрасенс.
– Не удивлюсь, если прошедшие через ваш эксперимент люди сейчас выйдут на улицу и начнут убивать. Да, убивать! На кого вы работаете? На американские спецслужбы?
– Речь мрачного целителя была произнесена столь убедительно, что в зале раздался визг. Визжали спутники подопытных.

– А ты кто такой, козел?
– самым блатным образом выступил американец.

– Известный экстрасенс. Я внушаю людям добро.

– Вот так здесь у вас всегда и выходит - внушают добро, а получается как всегда.
– К мужчине подступила и нежно его обняла державшаяся до сих пор в тени Зелла.

– Ой, рука холодная!
– вздрогнул тот.
– Тебе вообще в морг пора. Вон шрам какой! Может, и голову он тебе открутил под гипнозом?

– Отрывали по-настоящему. А вернули обратно - чудом.
– Зелла улыбнулась.

В уголке ее рта показалась красная пена, явилась, скатившись к подбородку, капля крови, ощерились белые, слишком острые и длинные зубы.

– Все, все! Пиздец, баста!
– вскочил, словно только проснувшись, Юлий Барнаульский. Он протер глаза и потянул у рыжего микрофон.
– Пора завершать наше шоу.

– Не базлань, жопа, и так все слышно. И, между прочим, видно. Прямая трансляция.
– Американец указал на бесстыдно расстегнутые брюки ведущего и стоящие в проходе камеры.
– Представление продолжается.
– И микрофона не отдал.

Ам Арелло отступил вглубь сцены, потемневшей и засветившейся фосфоресцирующей зеленью. Участники стали похожи на несвежих мертвецов, в зал потянуло болотной гнилью. В этой неприятной обстановке, озвученной уханьем сов и какими-то дикими завываниями, экстрасенс-целитель вдруг издал голодный рык и с воплем: "Вам хорошо, хорошо!" - прильнул к шее Барнаульского, впиваясь в нее зубами. То же самое случилось с юмористом: он стал жертвой Зеллы. Раздалось хлюпанье и чавканье, из зала донесся истерический хохот. Но никто не мог покинуть своих мест, пригвожденный парализующим страхом.

– Будет. Надоели, - американец трубно высморкался с помощью двух пальцев и утерся рукавом мундира. Зажегся свет, а все участники вампировской оргии стали кланяться и делать реверансы на авансцене. Однако глаза юмориста, целителя и Юлия стеклянно застыли, лица напоминали маски из магазина ужасов.

– Ладно, граждане. Подбиваем бабки, делаем далеко идущие выводы: врать нельзя, особенно хворым и убогим. Зарабатывать деньги низкосортным непотребством - стыдно. Особенно на людях, которые и ничего хорошего-то не видели. А воровать лично я вам никак не советую. Уяснили, господа родимые?
– Ам Арелло генералом прошелся перед строем участников шоу. Засим прошу простить и откланиваюсь. Свои благодарности и аплодисменты направляйте любимцу российской публики - Юлию Барнаульскому!

Бархатный занавес за спиной вышедших на поклон участников шоу задернулся, краснея по низу от света рампы. Физиономии в этом свете выглядели престранно - дурные рожи из предрассветного кошмара. Луч прожектора высветил лицо Барнаульского, наполнившееся большим внутренним содержанием. Кашлянув, актер сделал шаг вперед, пробежал рукой по наиболее ответственным деталям туалета и затянул с душой:

" - Я прошу, хоть не на долго..."

"Боль моя, ты оставь меня, - подхватил целитель, юморист, дамы, повинуясь дирижерскому взмаху голливудского секс-символа.
– Облаком, синим облаком, ты улети к родному дому. Отсюда к родному до-му..."

Хор на сцене пел не стройно, но с трепетом: "Берег мой, покажись вдали краешком, тонкой линией. Берег мой, берег ласковый, вот до тебя, родной, доплыть бы, доплыть бы хотя б когда-а-а-а то..." - вывели старательные голоса.

– Дальше - все вместе!
– скомандовал Ам Арелло, поднимая зал. Загромыхав креслами публика вставала, светлея лицами.

"Где-то далеко, очень далеко идут грибные дожди..." - понеслось по рядам, обретая мощь "Интернационала", исполняемого участниками Первого съезда РСДРП.
– "В маленьком саду у реки созрели вишни, наклонясь до земли. В памяти моей, в памяти моей теперь как в детстве светло..." - пел зал, все больше вдохновляясь. Женщины молодели, как на первом свидании, по некоторым мужественным лицам текли слезы просветления.