Возвращение мастера и Маргариты
Шрифт:
В углу у печи стол, весь заваленный интересными книгами. Книги и на полках, прибитых к стенам. Торжественно и таинственно золотятся тиснения на толстых корешках, а другие худы, потрепаны или ярки. И похожи книги на старых друзей, собравшихся здесь, чтобы рассказать свои удивительные истории. Рядом круглый столик на одной центральной ноге, покрытый вишневой бархатной скатертью. Старый, видать, столик и очень пожилая, с давнишними воспоминаниями скатерть. На скатерти пузатая ваза прозрачного стекла с полевыми цветами, роняющими лепестки, а над ней возвышается лампа. Чудо-лампа с большим абажуром, затянутым мандариновым шелком. Среди книг, склонив
В руках женщины - юной, простоволосой, блестит игла. На коленях кипень белого шелка, волнами покрывающего пол.
– Похоже, тебе угодил наш председатель, - замечает писатель.
– Еще как! На все окошки штор хватит и ни каких-нибудь - в оборочку, с воланами!
– Маргарита расправила работу, полюбовалась: - То, что надо. Тютелька в тютельку.
Мксим улыбнулся, припоминая судьбу подарка. Вручая ему недостающие бумаги на владение домом, председатель совхоза покачал головой:
– Проспорил я девкам из сельсовета бутылку. Они прямо горло драли, что ты теперь не сбежишь. И вправду остался что ли?
– Остался. Нам с женой тут нравится.
– Может с вас и возродятся Козлищи. Хоть и проспорил, да не помню, когда так радовался.
А вскоре заехал председатель на газике и протянул плотный рюкзачок.
– Хозяйке твоей, может сгодится. Мне, как ветерану сразу два презентовали. А на кой ляд? С крыши, что ли, сигать?
В подаренном тюке оказался парашют. Как раскинула Мара на лужайке снежно-белый необъятный купол с оранжевой середкой, так руками и всплеснула:
– Теперь сумасшедшую красоту в доме наведу!
В начале парашют в союзе с дырявым самоваром породил лампу. Самовар начистили, просверлили в днище отверстие, просунули шнур, сверху, используя мельхиоровую конфетницу, пристроили патрон. А затем расцвел над преображенным самоваром огромный солнечный тюльпан. Каркас от валявшегося на деревенской свалке абажура Маргарита обтянула парашютной оранжевой сердцевиной и даже по низу пришила кисти.
Пуск лампы превратился в праздник. В доме появился тот самый свет, который решительно необходим для семейного счастья.
– Чудесно будет зимой. Представь, за окнами сугробы и вьюга, а у нас горячая печь и свое солнышко!
– Маргарита нахмурилась вдруг и проговорила совсем тихо: - Путь лучше зимы никогда не будет.
...- Я хочу, что бы лето было всегда, - шептала она, проснувшись от солнечного луча на подушке.
– Когда я открываю глаза, вижу птиц на ветке яблони, вижу тебя рядом, то не могу поверить, что на свете бывает такое полное счастье. Все оно - мое! Я даже забор, который ты сделал, люблю как живой. И лавку на берегу. И наше Тихое озеро...
– А я тебя, тебя, и опять - тебя!
Они бросались обниматься, обласкивали словами окружавшие их вещи и, притихнув, грустили. Сколько ни заклинай мгновение остановиться, река времени течет, унося золотые песчинки. И всякое счастье подстерегает хмурая осень.
Глава 6
Спуск к Тихому озеру, сделанный Максом в ивняке, вел к мелкой прозрачной заводи. По сторонам в торжественном карауле стоял частокол осоки и плавали на зеркальной воде желтые
Маргарита умела входить в воду не слышно. Лишь разбегалась в обе стороны зыбкая рябь и узкое тело, зеленоватое сквозь слой воды, скользило в глубь озера. Отплыв чуть ни на середину, она оборачивалась, призывно махала Максиму рукой и плыла навстречу солнцу - утром - влево, на восток, вечером - прямо на закат, окрашивающий пурпуром потемневшую воду. За спиной по русалочьи колыхались длинные волосы и летел следом аромат радости, словно раскололи спелый арбуз.
Однажды теплым июльским вечером, особенно тихим и пахучим после прошумевших дождей, она попросила Максима подождать на берегу и припустилась к дому. В горнице вытащила из шкафа нечто белое, пышное и нырнула в шуршащий шелк.
Мысль о платье из парашютных занавесок пришла внезапно, когда собранные на бечевку полотнища образовали длинную бальную юбку. Оставшимся широким куском ткани Маргарита обернула торс и завязала на талии большущий бант. Из маленького овального зеркала на нее глянуло лицо, покрытое розовым загаром и золотой пыльцой веснушек. Глаза сияли темные и великолепные, как омуты, прячущие вековые тайны, а на губах играла загадочная улыбка - знак приобщения к высшему таинству. Показав себе язык, Маргарита закружилась, чувствуя податливую упругость шелков. Видеть себя она целиком не могла, но когда бежала через поле к озеру, подобрав юбки, они развевались легким облаком и таинственно по бальному шуршали. Ничего не понимает и не сумеет понять в самых шикарных туалетах та, которую не пьянит этот шорох шелков, дышащих июльскими лугами, туманами, сознанием собственной единственной неотразимости!
Соцветия белоснежного душистого горошка, пучок сорванных на ходу ромашек и васильков превратили в венок торопливые руки, а сердце стучало, как перед алтарем. Маргарита замерла, переводя дух у самого берега. На пне под серебристой ракитой сидел Максим и читал большую потрепанную книгу с тиснением на корешке "Сказки Андерсена". Выгоревшая русая прядь падала на его лоб, а рука машинально отгоняла веточкой комаров, прохаживаясь по спине и шее. В прорехе старых джинсов выглядывало загорелое колено со свежей ссадиной, полученной утром во время велосипедной прогулки. Маргарита задохнулась от любви и чуть слышно шепнула, выступив из-за кустов белого шиповника:
– Макс...
Он обернулся, неловко поднялся, уронив с колен книгу, и обмер.
– Держи меня!
– она ринулась прямо в распахнутые объятия. Он подхватил, закружил ее и понеслась вокруг карусель лесов, полей, холмов, вод, лиловых колокольчиков со звенящими шмелями, стрекоз на камышах, круглых облачков в бледном небе, солнечных бликов от воды на серебристых ветвях осоки, глядящейся в озеро - все кружило и ликовало, а потом завалилось набок. Переводя дух, они лежали в траве и смотрели в небо.
– Я стала летучей, как облака!
– Ты лучше. Ты летучая, теплая, живая.
– Я легкая и радостная, как та лимонница!
– Ты прекрасней и нежней всех бабочек в мире, - Максим наклонился над ней, опираясь на руки и погружаясь взглядом в самую глубину зрачков.
– Ты озаренная.
– Я такая, потому что ты - мой. Ты научил меня летать, мастер. Научил быть сильной, верить в чудо, беречь радость, как самую редкую драгоценность. И любить себя. Да, да! Потому что я - это ты. Только совершенно необходимо, совершенно обязательно - что бы мы были вместе. Что бы мы - ты и я - были всегда.