ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РОДИНУ
Шрифт:
Он видел раскинувшуюся среди лиманов и заболоченных мест родную станицу. Небольшие, крытые камышом хатки утопают в зелени садов. Окружённые плетнями огороды, как телята к вымени, присосались к многочисленным ерикам, и куда бегут эти каналы, туда устремляются и казачьи подворья, обсаженные акацией, вишней, сливой.
– Может быть, здесь, на Украине, и краше, – думал Степан, – но там, на
Кубани, мой дом, туда теперь тянет меня.
Он вдруг вспомнил ту весну, когда впервые встретил Аннушку.
В
Степан зорко, как орел, следил за берегом, и как только начинала
дышать и двигаться почва, как только появлялись первые капли воды, он
наперегонки с Федором бросался забивать очередной ручей. Было весело и
одновременно страшно. Эта борьба с рекой разгорячила ребят, их лица
разрумянились, глаза весело заблестели, и хохот, судорожный, нервный,
сотрясал воздух.
Наконец раздался стон, треск; лед стал лопаться, ломаться; льдины взбирались друг на дружку, резали берег, сносили деревья, кружась по реке, сталкивались, разбиваясь и крошась.
– Слава Богу! – крестясь, говорили старые казаки, молодые же весело кричали.
Степан сорвал с головы шапку, стал от радости швырять её в небо и ловко, как мячик, ловить. Он так увлёкся, что чуть не сбил закутанную в шаль девушку, которая вела под уздцы Орлика.
– Казаки? Чей конь? – громко спрашивала она мужчин.
– Мий! – признался Степан. – А шо вин наробыв? – спросил он, хотя по
ехидному ржанию и блудливому конскому взору сразу же понял: Орлик
побывал в чужом базку.
– Мамка ругается… Полскирды, наверно, сожрал… Будете платить…
Девушка обожгла горячим взглядом казака, и Степан вздрогнул, как от
ожога; куда девалось его веселье: он смутился и покраснел.
– Ха, – заступился за своего друга Фёдор. – Да без нас може ни вашего
хутора, ни вашей хаты уже б не було: унесла б все Протока…
– Та привезу я сино, покажить де ваша хата? – спросил
Степан.
– Вон наши хоромы, – кивнула девушка в сторону одиноко стоявшей на
краю хутора хатёнки и весело рассмеялась.
На её левой щеке появилась милая ямочка, чёрные очи на мгновение скрылись под густыми ресницами и тут же вновь обожгли казака радостным блеском.
– Вот там с мамой и живём…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Безудержная страсть овладела Степаном, сломала прежние привычки и привязанности: на
– Сукин сын, – не мог успокоиться Василий, – я с тебэ дурь-то выбью…
Петро, Павел не женаты, а ты…
– Забудь ее, сынок, забудь! – поддакивала мужу его мать Варвара.
–
Не нужна нам кацапка… Найду тоби красиву казачку.
Но Степан, как только выпадала свободная минутка, скакал на хутор и отирался вокруг знакомого плетня, пока его не просили:
– Уезжай! Не позорь нас… Будешь приставать – голову оторвем…
Степан почернел; на лице синели только глаза да победно торчал нос.
Щёки побледнели и запали.
Он ездил на хутор без толку, но не ездить уже не мог. Обычно останавливался где-нибудь у реки, забирался в заросли вербы и издали наблюдал за заветным двором.
Как-то раз он хотел, как всегда, занять свой наблюдательный пост, как вдруг увидел Аннушку.
Она сидела на упавшей в реку вербе в лёгком ярком сарафане, опустив ноги в воду, и наслаждалась прохладой. Длинные чёрные косы, украшенные ромашками, по красиво изогнутой спине спускались вниз и падали в воду. Степан застыл на месте, боясь дрожью или вздохом выдать своё присутствие. Он был счастлив, потому что он видел её, наблюдал за нею.
Аннушка что-то тихо пела, а когда к её ногам подплывали голодные мальки и, посасывая, пытались ухватить за пальцы, то не выдерживала и, смеясь, отгоняла малышей.
– Кыш, глупыши, я вам не хлеб…
Слушая девушку, Степан счастливо улыбался, но ему хотелось, чтобы она всё же обернулась и увидела его.
– Аннушка, – тихо сказал он, и этот шёпот растворился в воздухе.
– Аннушка, – шептали волны.
– Аннушка, – наклонясь к воде, шептали листья…
Вдруг девушка оглянулась и рассмеялась:
– Ой, казак, ты у нас днюешь и ночуешь…
– Вот женюсь, будешь и ты у менэ и дневать и ночевать, – в тон ей
ответил Степан и покраснел.
Аннушка тоже смутилась, разрумянилась и тихо сказала:
– А я не пойду…
– Украду, без тебэ мени не жить, – качая кудрявой головой, быстро
ответил Степан. – Жди сватив.
– Нельзя нам, Стёпа, – впервые девушка назвала его по имени, – мамка
кидала на карты: вокруг нас одна чернота, слёзы, разлука, не хочу…
– Да разве ж я допущу, – перебил Аннушку казак, – шоб ты горевала,
моя голубка? Кохать, любыть буду. Не вирь картам: брешут оны…
Закат догорал, когда Степан спешился у дома: он боялся опоздать на ужин. Запыхавшись, вошёл в комнату, где на столе в миске уже дымились вареники, в литровых кружках было налито парное молоко; и аппетитный запах носился по хате.