Возвращение с края ночи
Шрифт:
Извольте видеть, господа гусары, — отмокает в горячей воде, напустив в нее аккурат и морской соли, и пены одновременно, покоритель иных миров и измерений, отважный первопроходец и где-то даже проходимец, натянувший нос времени и пространству. Даже чуть задремал.
И в полудреме подумалось Сашке, что со временем и пространством у него получилось не очень хорошо. Ведь он ломанулся на тропу эту, Альбой показанную, для того, чтобы путь срезать и время выиграть, уходя от погони. И время, судя по несходству показаний
Старик Эйнштейн подкрался незаметно… Применяется ли к путешествию по иным мирам принцип рычага? Наверное, только для неопытных путешественников. Потому что Альба играючи сокращала и время и пространство, действительно экономя, но не теряя и то и другое.
«В другой раз буду проворнее, — подумал Сашка и даже чуть не подпрыгнул, — нет уж! Не нужно мне другого раза!»
Но напряжение понемногу отпускало.
Начались какие-то «маниловские мечтания» о путешествиях по иным мирам, но только непременно уютным, как та зачарованная изумрудная долина. Вот куда бы на пикничок…
Или поохотиться в том лесу, реликтовом, на панцирноголовую тварь — крокодила-летягу, как бишь его? Тахорг? Нет… Грунарг — засадный, блин, хищник. Рыжего еще позвать, то-то порадуется. И череп потом повесить в коридоре. И бросить так небрежно Ленке, когда она появится: «А, это-то? Это скальный грунарг. Засадный, понимаешь, хищник. Вымирающий вид! Вон видишь, сапоги стоят? Думаешь, крокодил? Фиг вам. Из кожи этого самого»…
И от этих героических мыслей начала сниться какая-то эротическая фантазия.
Ленка пришла и ходила по разоренной квартире голая.
И говорила с укоризной, перешагивая через содранный линолеум и обломки мебели:
— Ну не стыдно тебе даму в таком разоре принимать? За кого ты меня принимаешь? Я, конечно, принимаю тебя таким, как есть. Но это же не повод… Это неприемлемо.
И была почему-то в галошах на босую ногу и в косынке на шее. И все время вплетала в каждую фразу «принимать» в самых неожиданных сочетаниях.
И радио пело голосом солиста ансамбля краснознаменной свистопляски под управлением Александрова:
Он дошел до края ночи И вернулся между прочим!Пелось это героически, протяжно и бесчувственно одновременно.
А Сашка ходил за Ленкой, весь в пене из ванной, и пытался вставить про череп панцирноголового трофея в коридоре и про то, что вот, слышишь, песня-то про меня, между прочим.
А Ленка вдруг разревелась, закрыв лицо руками и вздрагивая загорелыми лопатками, чего за ней, веселой и разбитной, никогда не водилось.
И говорила сквозь всхлипывания:
— Проснись! Ну куда это годится!
И Сашка проснулся.
Перед глазами стояли эти вздрагивающие загорелые лопатки. И подумалось, что у Альбы лопатки небось белые-белые… Да! И еще с крылышками. Не спина, а прямо «Олвейз — суперплюс»…
И сон не отпускал. Чувствуя, что уже не спит, Сашка никак не мог разомкнуть веки.
Но боролся и одолел. И первое, что увидел — здоровенный пузырь шампуня. Точнее, пены для ванн. И на нем этикетка с девицей приторно чистой, как полагается, и улыбающейся.
И вдруг улыбка с ожившего лица сползла и брови, сделавшиеся белесыми, а там и белыми, начали сходиться.
— Проснись! — строго сказала она — Альба на этикетке.
И Сашка проснулся вновь и окончательно.
— С возвращением, — сказала Альба и вздохнула.
— Приветик, — сказал Сашка и потянулся за «Мангустом».
— Оставь, — поморщилась белая демонесса. — Сам знаешь, что если бы опасность тебе грозила, то пистолет был бы уже у тебя в руке.
— Слабенький аргумент, — неуверенно ответил Вороненок, но брать оружие не стал. — Чего тебе от меня надо?
— Да все того же. Мне, кстати, можно войти? Могу прямо в ванну к тебе, — и она оскалила свои мелкие острые зубки в улыбке.
— Нет уж, сиди там, — усмехнулся Вороненок, — я на это не повелся, еще когда тебя человеком считал. А уж теперь-то и подавно.
«Наверное, эти демоны невоздержанны сексуально, потому что»… — начал думать он, но демонесса не дала закончить.
— Но о деле при этом не забываем, — сказала он так, будто идея с невоздержанностью ее задела.
— Тогда и давай о деле.
— О деле… — вздохнула она вновь, — наверное, ты сам понял, насколько все серьезно. И то, что тебя в покое не оставят, если только не загонят в какую-нибудь дыру, откуда у тебя не будет хода.
— Мир, поставленный «в игнор»?
— Или гибнущий мир, или мир, где ты сам захотел бы остаться, но откуда не сможешь ни на что повлиять, — продолжила она. — Может быть, бросишь это дело? Полно тебе кобениться. Мы-то знаем, как использовать твою пушку. И что из этого получится. А ты применяешь предмет силы беспорядочно и бестолково. Видеть больно.
— Предмет чего?
— Предмет силы. Нестрогий, расхожий термин. По терминологии ЧеКа.
— ЧеКа? Чрезвычайной комиссии?
— Да нет, — раздраженно поморщилась Альба, — читательского клуба.
— Какого клуба?
— Неважно это! — взвизгнула альбиноска. — Ты уже наворотил дел! И можешь создать еще столько ненужных никому проблем, что последствия невозможно предвидеть. Да пойми же, мы СВЕТЛЫЕ. Мы способны использовать предмет силы для дела СВЕТА. А ты… А ты… — и вдруг прервала себя, — можно я все же войду? Трудно быть этикеткой.