Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
– Тихо! Разрази вас гром! – послышался внезапно из тумана чей-то злобный голос.
Минута растерянного молчания. Но Армия спасения привыкла к невзгодам. Хор зазвучал с удвоенной силой.
– «Одному что в мире делать?» – запели женщины в унисон.
– Целоваться, черт возьми, – заорал тот же голос. – Неужели и здесь нет покоя?
– «Тебя дьявол соблазняет…» – оглушительно ответили ему.
– Вы, старые дуры, уже давно никого не соблазняете! – мгновенно донеслась реплика из тумана.
Я фыркнул. Пат тоже не могла больше сдерживаться. Мы тряслись
Кладбище ожило. В тумане начали раздаваться смешки и возгласы. Оказалось, что все скамейки были заняты. Одинокий мятежник, выступивший в защиту любви, получил невидимое, но могучее подкрепление со стороны единомышленников. В знак протеста быстро организовался контрхор. В нем, видимо, участвовало немало бывших военных. Маршевая музыка Армии спасения раззадорила их. Вскоре мощно зазвучала старинная песня «В Гамбурге я побывал – мир цветущий увидал…».
Армия спасения страшно всполошилась. Бурно заколыхались поля шляпок. Они вновь попытались перейти в контратаку.
– «О, не упорствуй, умоляем…» – резко заголосил хор аскетических дам.
Но зло победило. Трубные глотки противников дружно грянули в ответ:
Свое имя назвать мне нельзя:Ведь любовь продаю я за деньги…– Уйдем сейчас же, – сказал я Пат. – Я знаю эту песню. В ней несколько куплетов, и текст чем дальше, тем красочней. Прочь отсюда!
Мы снова были в городе, с автомобильными гудками и шорохом шин. Но он оставался заколдованным. Туман превратил автобусы в больших сказочных животных, автомобили – в крадущихся кошек с горящими глазами, а витрины магазинов – в пестрые пещеры, полные соблазнов.
Мы прошли по улице вдоль кладбища и пересекли площадь луна-парка. В мглистом воздухе карусели вырисовывались, как башни, пенящиеся блеском и музыкой, чертово колесо кипело в пурпуровом зареве, в золоте и хохоте, а лабиринт переливался синими огнями.
– Благословенный лабиринт! – сказал я.
– Почему? – спросила Пат.
– Мы были там вдвоем.
Она кивнула.
– Мне кажется, что это было бесконечно давно.
– Войдем туда еще разок?
– Нет, – сказал я. – Уже поздно. Хочешь что-нибудь выпить?
Она покачала головой.
Как она была прекрасна! Туман, словно легкий аромат, делал ее еще более очаровательной.
– А ты не устала? – спросил я.
– Нет, еще не устала.
Мы подошли к павильону с кольцами и крючками. Перед ним висели фонари, излучавшие резкий карбидный свет. Пат посмотрела на меня.
– Нет, – сказал я. – Сегодня не буду бросать колец. Ни одного не брошу.
Мы пошли дальше через площадь и парк.
– Где-то здесь должна быть сирень, – сказала Пат.
– Да, запах слышен. Совсем отчетливо.
– Видно, уже распустилась, – ответила она. – Ее запах разлился по всему городу.
Мне захотелось найти пустую скамью, и я осторожно посмотрел по сторонам. Но то ли из-за сирени, или потому что был воскресный день, или нам просто не везло – я ничего не нашел. На всех скамейках сидели пары. Я посмотрел на часы. Уже было больше двенадцати.
– Пойдем ко мне, – сказал я, – там мы будем одни.
Она не ответила, но мы пошли обратно. На кладбище мы увидели неожиданное зрелище. Армия спасения подтянула резервы. Теперь хор стоял в четыре шеренги, и в нем были не только сестры, но еще и братья в форменных мундирах. Вместо резкого двухголосья пение шло уже на четыре голоса, и хор звучал как орган. В темпе вальса над могильными плитами неслось: «О мой небесный Иерусалим…»
От оппозиции ничего не осталось. Она была сметена.
Директор моей гимназии частенько говаривал: «Упорство и прилежание лучше, чем беспутство и гений…»
Я открыл дверь. Помедлив немного, включил свет. Отвратительный желтый зев коридора кишкой протянулся перед нами.
– Закрой глаза, – тихо сказал я, – это зрелище для закаленных.
Я подхватил ее на руки и медленно, обычным шагом, словно я был один, пошел по коридору мимо чемоданов и газовых плиток к своей двери.
– Жутко, правда? – растерянно спросил я, глядя на плюшевый гарнитур, расставленный в комнате. Да, теперь мне явно не хватало парчовых кресел фрау Залевски, ковра, лампы Хассе…
– Совсем не так жутко, – сказала Пат.
– Все-таки жутко! – ответил я и подошел к окну. – Зато вид отсюда красивый. Может, придвинем кресла к окну?
Пат ходила по комнате.
– Совсем недурно. Главное, здесь удивительно тепло.
– Ты мерзнешь?
– Я люблю, когда тепло, – поеживаясь, сказала она. – Не люблю холод и дождь. К тому же это мне вредно.
– Боже праведный… а мы просидели столько времени на улице в тумане…
– Тем приятнее сейчас здесь…
Она потянулась и снова заходила по комнате крупными шагами. Движения ее были очень красивы. Я почувствовал какую-то неловкость и быстро осмотрелся. К счастью, беспорядок был невелик. Ногой я задвинул свои потрепанные комнатные туфли под кровать.
Пат подошла к шкафу и посмотрела наверх. Там стоял старый чемодан – подарок Ленца. На нем была масса пестрых наклеек – свидетельства экзотических путешествий моего друга.
– Рио-де-Жанейро! – прочитала она. – Манаос… Сантьяго… Буэнос-Айрес… Лас-Пальмас…
Она отодвинула чемодан назад и подошла ко мне.
– И ты уже успел побывать во всех этих местах?
Я что-то пробормотал. Она взяла меня под руку.
– Расскажи мне об этом, расскажи обо всех этих городах. Как, должно быть, чудесно путешествовать так далеко…