Возвращение с Западного фронта (сборник)
Шрифт:
– Это так, – сказал Фердинанд. – Только несчастный знает, что такое счастье. Счастливец ощущает радость жизни не более чем манекен: он только демонстрирует эту радость, но она ему не дана. Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме. Выпьем за тьму! Кто хоть раз попал в грозу, тому нечего объяснять, что такое электричество. Будь проклята гроза! Да будет благословенна та малая толика жизни, что мы имеем! И так как мы любим ее, не будем же закладывать ее под проценты! Живи напропалую! Пейте, ребята! Есть звезды, которые распались десять тысяч световых лет тому назад, но они светят
Он налил себе полный бокал коньяку и выпил залпом.
Ром шумел в моей голове. Я тихо встал и пошел в конторку Фреда. Он спал. Разбудив его, я попросил заказать телефонный разговор с санаторием.
– Подождите немного, – сказал он. – В это время соединяют быстро.
Через пять минут телефон зазвонил. Санаторий был на проводе.
– Я хотел бы поговорить с фрейлейн Хольман, – сказал я.
– Минутку, соединяю вас с дежурной.
Мне ответила старшая сестра:
– Фрейлейн Хольман уже спит.
– А в ее комнате нет телефона?
– Нет.
– Вы не можете ее разбудить?
Сестра ответила не сразу:
– Нет. Сегодня она больше не должна вставать.
– Что-нибудь случилось?
– Нет. Но в ближайшие дни она должна оставаться в постели.
– Я могу быть уверен, что ничего не случилось?
– Ничего, ничего, так всегда бывает вначале. Она должна оставаться в постели и постепенно привыкнуть к обстановке.
Я повесил трубку.
– Слишком поздно, да? – спросил Фред.
– Как то есть поздно?
Он показал мне свои часы:
– Двенадцатый час.
– Да, – сказал я. – Не стоило звонить.
Я пошел обратно и выпил еще.
В два часа мы ушли. Ленц поехал с Валентином и Фердинандом на такси.
– Садись, – сказал мне Кестер и завел мотор «Карла».
– Мне отсюда рукой подать, Отто. Могу пройтись пешком.
Он посмотрел на меня:
– Поедем еще немного за город.
– Ладно. – Я сел в машину.
– Берись за руль, – сказал Кестер.
– Глупости, Отто. Я не сяду за руль, я пьян.
– Поезжай! Под мою ответственность.
– Вот увидишь… – сказал я и сел за руль.
Мотор ревел. Рулевое колесо дрожало в моих руках. Качаясь, проплывали мимо улицы, дома наклонялись, фонари стояли косо под дождем.
– Отто, ничего не выходит, – сказал я. – Еще врежусь во что-нибудь.
– Врезайся, – ответил он.
Я посмотрел на него. Его лицо было ясно, напряженно и спокойно. Он смотрел вперед на мостовую. Я прижался к спинке сиденья и крепче ухватился за руль. Я сжал зубы и сощурил глаза. Постепенно улица стала более отчетливой.
– Куда, Отто? – спросил я.
– Дальше. За город.
Мы проехали окраину и вскоре выбрались на шоссе.
– Включи большой свет, – сказал Кестер.
Ярко заблестел впереди серый бетон. Дождь почти перестал, но капли били мне в лицо, как град. Ветер налетал тяжелыми порывами. Низко над лесом нависали рваные облака, и сквозь них сочилось серебро. Хмельной туман, круживший мне голову, улетучился. Рев мотора отдавался в руках, во всем теле. Я чувствовал всю мощь машины. Взрывы в цилиндрах сотрясали
– Быстрее, – сказал Кестер.
Засвистели покрышки. Гудя, пролетали мимо деревья и телеграфные столбы. Прогрохотала какая-то деревня. Теперь я был совсем трезв.
– Больше газу, – сказал Кестер.
– Как же я его тогда удержу? Дорога мокрая.
– Сам сообразишь. Перед поворотами переключай на третью скорость и не сбавляй газ.
Мотор загремел еще сильней. Воздух бил мне в лицо. Я пригнулся за ветровым щитком. И будто провалился в грохот двигателя, машина и тело слились в одном напряжении, в одной высокой вибрации, я ощущал под ногами колеса, я ощущал бетон шоссе, скорость… И вдруг, словно от толчка, все во мне стало на место. Ночь завывала и свистела, вышибая из меня все постороннее, мои губы плотно сомкнулись, руки сжались, как тиски, и я весь превратился в движение, в бешеную скорость, я был в беспамятстве и в то же время предельно внимателен.
На каком-то повороте задние колеса машины занесло. Я несколько раз резко рванул руль в противоположную сторону и снова дал газ. На мгновение устойчивость исчезла, словно мы повисли в корзине воздушного шара, но потом колеса опять прочно сцепились с полотном дороги.
– Хорошо, – сказал Кестер.
– Мокрые листья, – объяснил я. По телу пробежала теплая волна, и я почувствовал облегчение, как это бывает всегда, когда проходит опасность.
Кестер кивнул:
– Осенью на лесных поворотах всегда такая чертовщина. Хочешь закурить?
– Да, – сказал я.
Мы остановились и закурили.
– Теперь можно повернуть обратно, – сказал Кестер.
Мы приехали в город, и я вышел из машины.
– Хорошо, что прокатились, Отто. Теперь я в норме.
– В следующий раз покажу тебе другую технику езды на поворотах, – сказал он. – Резкий поворот руля при одновременном торможении. Но это когда дорога посуше.
– Ладно, Отто. Доброй ночи.
– Доброй ночи, Робби.
«Карл» умчался. Я вошел в дом. Я был совершенно измотан, но спокоен. Моя печаль рассеялась.
В начале ноября мы продали «ситроен». На вырученные деньги можно было еще некоторое время содержать мастерскую, но наше положение ухудшалось с каждой неделей. На зиму владельцы автомобилей ставили свои машины в гаражи, чтобы экономить на бензине и налогах. Ремонтных работ становилось все меньше. Правда, мы кое-как перебивались выручкой от такси, но скудного заработка не хватало на троих, и поэтому я очень обрадовался, когда хозяин «Интернационаля» предложил мне начиная с декабря снова играть у него каждый вечер на пианино. В последнее время ему повезло: союз скотопромышленников проводил свои еженедельные встречи в одной из задних комнат «Интернационаля»; примеру скотопромышленников последовал союз торговцев лошадьми и наконец Общество борьбы за кремацию во имя общественной пользы. Таким образом, я мог предоставить такси Ленцу и Кестеру. Меня это вполне устраивало еще и потому, что по вечерам я часто не знал, куда деваться.