ВОЗВРАЩЕНИЕ СКАРАМУША
Шрифт:
— Монсеньор! — воскликнул он с ужасом.
Но всё величие, казалось, оставило регента. Он заговорил вкрадчивым, примирительным тоном.
— Мы должны быть великодушны. Мы должны иметь в виду, что услуги, которые предлагает нам господин Моро, потребуют от него исключительного мужества. — Похоже, принц только сейчас начал осознавать это обстоятельство. — С нашей стороны было бы невеликодушно отвергать их или слишком пристально вглядываться в… э… соображения, которыми господин Моро… э… руководствуется.
— Вы так полагаете? — язвительно поинтересовался господин д'Артуа. Его брови сошлись у основания крупного бурбоновского
— Я так полагаю, — последовал отрывистый ответ, причём категоричный тон ответа явно подразумевал желание говорившего напомнить, кто занимает трон, и чья воля, стало быть, является священной. — Я лично очень благодарен господину Моро за готовность служить нам, невзирая на опасность, которую невозможно недооценить. Если, как все мы надеемся, предприятие окажется успешным, я щедро выражу ему свою признательность. Степень моей щедрости будет зависеть только от политических взглядов, которых господин Моро будет придерживаться к тому времени. Он должен понимать, что это неизбежно. Но до тех пор его прошлые взгляды или деятельность не должны нас беспокоить. Повторяю, с нашей стороны было бы невеликодушно принять другое решение.
Изумление присутствующих достигло апогея. Это беспрецедентное и неожиданное великодушие поразило всех, за исключением, возможно, хитроумного и проницательного господина д'Антрага, который решил, что ему понятна причина беспокойства его высочества.
Лицо господина д'Артуа стало пунцовым. Его самолюбие было болезненно уязвлено этим публичным, хотя и неявным выговором.
— В повторении нет никакой необходимости, — надменно заявил он. — Едва ли я способен забыть такое сильное слово как «невеликодушный». Я не стану сейчас подробно останавливаться на этом. Поскольку наши взгляды по этому вопросу так разительно несхожи, я не могу принять дальнейшего участия в обсуждении. — И он резко развернулся на каблуках и шагнул к двери.
Регент нахмурился.
— Монсеньор! — вскричал он, — Вы не должны забывать, что я занимаю место короля.
— Ваше высочество не оставляет мне никакой возможности забыть об этом, — с горечью ответил младший принц, выказав тем самым непочтительность и к представителю нынешнего короля, и к покойному соверену. С этими словами он вышел, хлопнув за собой дверью.
Регент предпринял неуклюжую попытку сгладить впечатление, которое произвёл уход господина д'Артуа.
— Мой брат, господа, занимает в подобных вопросах бескомпромиссную позицию, которую нам надлежит уважать, даже если мы её не разделяем. — Он вздохнул. — Господин д'Артуа всегда проявлял твёрдость во всём, что касается его идеалов, очень возвышенных, очень благородных. — Принц сделал паузу, а потом заговорил другим тоном. — Думаю, остаётся сказать немногое. Я уже выразил, господин де Бац, свою высокую оценку замыслу, который вы и господин Моро попытаетесь осуществить. Если вам что-нибудь понадобится, господин д'Антраг — к вашим услугам. Я рад, что у вас с ним достигнуто полное понимание.
— Остаётся один вопрос, монсеньор, — сказал де Бац. — Фонды.
Его высочество испуганно всплеснул руками.
— Во имя Неба, господин де Бац! Вы просите у нас денег?
— Нет, монсеньор. Только полномочий раздобыть их. — И барон многозначительно улыбнулся в ответ на озадаченный взгляд регента. — Обычным способом, монсеньор.
Было ясно, что его высочество понял, о чём идёт речь.
Д'Антраг важно выпятил губу.
— Вы же знаете, монсеньор, у нас уже были сложности. И, потом, вы взяли определённые обязательства…
— Но они действительны только за границей, — осмелился вставить господин де Бац. — Не во Франции.
Регент поразмыслил, потом кивнул.
— Вы даёте мне слово, господин барон, что будете использовать эти ассигнации только во Франции?
— Охотно, монсеньор. У меня осталось довольно золота, чтобы добраться до Рейна.
— Что ж, замечательно. Делайте, как сочтёте нужным. Но вы осознаёте, насколько это опасно?
— Это самая несущественная опасность из всех, с которыми нам предстоит столкнуться. Кроме того, у моего художника очень лёгкая рука, монсеньор.
На этом Мосье закончил аудиенцию. Он произнёс на прощание несколько напутственных слов и милостиво протянул двум смельчакам руку для поцелуя.
Когда они вышли на солнышко и тяжело зашагали по чавкающей жиже и рыхлому подтаявшему снегу, гасконец, наконец-то дал выход своему раздражению. Он разразился целым потоком богохульств.
— Эх, если бы я не ценил игру превыше всяких ставок, послал бы без церемоний к дьяволу его высочество вместе с этим проклятым сводником д'Антрагом. Боже милосердный! На коленях умолять о чести рискнуть своей шеей ради этих ничтожеств!
Его ярость вызвала у Андре-Луи улыбку.
— Вы не понимаете, какая это честь — погибнуть за их дело. Будьте к ним снисходительны. Они всего-навсего играют свои роли. А Судьба предназначила им слишком великие роли для их немощных мозгов. К счастью для нас, Мосье под конец сменил гнев на милость.
— Да, и это самое удивительное событие за сегодняшнее утро. До сих пор я считал его самым непримиримым и самодовольным в парочке августейших братцев.
Андре-Луи отмахнулся от этой загадки.
— А, ладно! Я доволен, что он не подтвердил отказ господина д'Артуа. У меня свои интересы в этом деле. Ведь я — Скарамуш, помните? Скарамуш, а не странствующий рыцарь.
Но, когда господин де Керкадью и Алина услышали, какое отчаянное предприятие ему поручено, они сочли Андре-Луи именно странствующим рыцарем. Алина могла думать только об опасности, угрожающей её возлюбленному, и вечером, после ужина, когда они ненадолго остались вдвоём, она дала выход своему страху.
Андре-Луи согрело это новое доказательство её любви, хотя он и расстроился при виде её горя. Он принялся успокаивать девушку, объяснять, что осмотрительному человеку в Париже нечего опасаться. При этом он вольно цитировал де Баца, который не раз однозначно высказывался на данную тему. Но имя барона лишь подстегнуло страхи Алины.
— Этот человек! — воскликнула она с нескрываемым осуждением в голосе.
— О, он очень храбрый господин, — вступился за гасконца Андре-Луи.
— Безрассудный сорвиголова, представляющий опасность для всех, кто с ним сотрудничает. Он пугает меня, Андре. Он не принесёт тебе удачи. Я чувствую это. Я знаю.
— Интуиция? — шутливо спросил Андре-Луи, глядя в её запрокинутое к нему лицо.
— О, не насмехайся, Андре. — Алина, которая вообще-то редко плакала, едва сдерживала слёзы. — Если ты любишь меня, Андре, пожалуйста, не уезжай.