Возвращение со звезд. Футурологический конгресс

Лем Станислав

– Когда я могу выехать?

– Когда пожелаете. В любую минуту.

– Ах да, а с кем я буду делить эту виллу?

– Марджеры. Он и она.

– Кто они такие?

– Могу сообщить только, что это молодожены.

– Хм. Я им не помешаю?

– Нет, поскольку половина виллы сдается. Весь второй этаж будет принадлежать исключительно вам.

– Ну хорошо. А как я туда попаду?

– Лучше всего ульдером.

– Как это сделать?

– Я закажу вам ульдер на тот день и час, который вы укажете.

– Я позвоню из отеля. Это возможно?

– Как вам будет угодно. Плата насчитывается с той минуты, как вы войдете в виллу.

В моей голове начинал неясно вырисовываться некий план. Накуплю книжек и всякой спортивной всячины. Первым делом – книги.

И еще нужно подписаться на специальные журналы. Социология, физика. Они, наверно, сделали кучу дел за эти сто лет. Ах да, нужно еще купить какой-нибудь костюм.

И снова что-то спутало мои карты. Повернув за угол, я вдруг, не веря собственным глазам, увидел автомобиль. Настоящий автомобиль. Ну, может быть, не совсем такой, какие я помнил, – кузов, казалось, состоял из одних только острых углов. Но это был самый настоящий автомобиль, с надувными шинами, дверцами, рулем, и за ним стояли другие автомобили. Все за большой витриной; на ней огромными буквами – АНТИКВАРИАТ. Я вошел. Хозяин – или продавец – человек, не робот. «Жаль», – подумал я.

– Нельзя ли купить автомобиль?

– Разумеется. Какой вам угодно?

– Сколько они стоят?

– От четырехсот до восьмисот итов.

«Солидно!» – подумал я. Ну что ж, за древности приходится раскошеливаться.

– А на нем можно ездить?

– О, конечно. Не всюду, правда, есть запрещенные места, но в общем вполне возможно.

– А как с горючим? – осторожно спросил я, не имея ни малейшего понятия, что там было под капотом.

– О, это не доставит вам хлопот. Один заряд обеспечит вас на все время жизни машины. С учетом парастатов, разумеется.

– Отлично, – сказал я. – Я бы хотел что-нибудь мощное, прочное. Не очень большое, но быстрое.

– Тогда я посоветовал бы вам вот этот Джиабиль или вон ту модель…

Он провел меня в глубину большого зала вдоль машин, сверкавших, как новенькие.

– Конечно, – продолжал продавец, – с глидерами они тягаться не могут, но, с другой стороны, автомобиль ведь сегодня уже не средство сообщения.

«А что же?» – хотел я спросить, но промолчал.

– Хорошо… Сколько стоит вот эта машина? – И указал на светло-голубой лимузин с глубоко сидящими серебряными фарами.

– Четыреста восемьдесят итов.

– Но он нужен мне в Клавестре, – продолжал я. – Я снял там виллу. Точный адрес вам может сообщить Бюро Путешествий, тут, за углом…

– Отлично, все в порядке. Можно послать с ульдером: это бесплатно.

– Вот как? Я тоже еду туда на ульдере.

– Вам достаточно сообщить нам дату, мы доставим машину к вашему ульдеру, это будет проще всего. Разве что вы хотели бы…

– Нет, нет. Пусть будет так, как вы предлагаете.

Я заплатил за машину – с кальстером я уже обращался почти умело – и вышел из антиквариата, наполненного запахом лака и резины. Благословенный аромат!

С одеждой все сразу пошло из рук вон плохо. Не было почти ничего привычного. Зато выяснилось наконец назначение загадочных сифонов, тех, в ванном шкафчике с надписью: «Купальные халаты». Не только такой халат, но и костюмы, чулки, свитеры, белье – все делалось из выдувного пластика. Понятно, женщинам это должно было нравиться – манипулируя несколькими сифонами, можно было всякий раз создавать себе новый наряд, даже на единственный случай; сифоны выделяли жидкость, которая тут же застывала в виде ткани с гладкой или шершавой фактурой: бархата, меха или упругой с металлическим отливом. Конечно, не все женщины занимались этим сами, были специальные школы пластования (вот чем занималась Наис). Но в общем вся эта технология породила моду «в обтяжку», которая мне не очень-то подходила. Сама процедура одевания с помощью сифонов тоже показалась мне чересчур хлопотной. Были и готовые вещи, но и эти меня не устраивали; даже самым большим недоставало чуть ли не четырех номеров до моих размеров. В конце концов я решился прибегнуть к помощи сифонов – видно было, что моя рубашка не долго протянет. Можно было, конечно, доставить остатки вещей с «Прометея», но там у меня тоже не было вечерних белоснежных рубах –

в окрестностях планетной системы Фомальгаут они не так уж необходимы. В общем, я остановился на нескольких парах рабочих брюк для работы в саду, лишь они имели относительно широкие штанины, которые можно было попробовать надставить; за все вместе я выложил один ит – ровно столько стоили эти штанишки. Остальное шло даром. Я велел прислать вещи в отель и уже просто из любопытства дал себя уговорить заглянуть в салон мод. Меня принял субъект, выглядевший как свободный художник, оглядел меня, согласился, что мне идут просторные вещи; я заметил, что он не был от меня в восторге. Я от него тоже. Кончилось все это тем, что он сделал мне тут же несколько свитеров. Я стоял подняв руки, а он вертелся вокруг меня, оперируя сразу четырьмя флаконами. Жидкость, белая, как пена, на воздухе моментально застывала. Таким образом были созданы четыре свитера самых разных цветов, один с полоской на груди, красное на черном; самой трудной, как я заметил, была отделка воротника и манжет. Тут действительно требовалось мастерство.

Обогатившись этими впечатлениями, которые вдобавок ничего мне не стоили, я оказался на улице в самый разгар дня. Глидеров стало как будто меньше, зато над крышами появилось множество сигарообразных машин. Толпы плыли по эскалаторам на нижние этажи, все спешили, только у меня было времени хоть отбавляй. Часок погрелся на солнышке, сидя под рододендроном со следами жесткой шелухи там, где отмерли листья, потом вернулся в отель. В холле мне вручили аппаратик для бритья; занявшись этой процедурой в ванной, я вдруг заметил, что мне приходится немного наклоняться к зеркалу, хотя я помнил, что накануне мог рассмотреть себя в нем не наклоняясь. Разница была ничтожная, но еще раньше, снимая рубаху, я заметил нечто странное: она стала короче. Ну, так, словно села. Теперь я внимательно присмотрелся к ней. Воротничок и рукава совершенно не изменились. Я положил ее на стол. Она была точно такая же, как раньше, но, когда я ее натянул на себя, края оказались чуть ниже пояса. Это не она, это я изменился. Я вырос.

Мысль абсурдная, и все-таки она обеспокоила меня. Я вызвал внутренний Инфор и попросил сообщить мне адрес врача – специалиста по космической медицине. В Адапте я предпочитал не появляться как можно дольше. После непродолжительного молчания – казалось, автомат задумался – я услышал адрес. Доктор жил на той же улице, несколькими кварталами дальше. Я отправился к нему. Робот провел меня в большую затемненную комнату. Кроме меня, здесь не было никого.

Минуту спустя вошел врач. Он выглядел так, как будто сошел с семейной фотографии в кабинете моего отца. Маленький, но не худой, с седой бородкой, в золотых очках – первые очки, которые я увидел на человеческом лице с момента возвращения. Его звали доктор Жуффон.

– Эл Брегг? – спросил он. – Это вы?

– Я.

Он долго молчал, разглядывая меня.

– Что вас беспокоит?

– По существу, ничего, доктор, только… – Я рассказал ему о своих странных наблюдениях.

Он молча открыл передо мной дверь. Мы вошли в небольшой кабинет.

– Разденьтесь, пожалуйста.

– Совсем? – спросил я, оставшись в брюках.

– Да.

Он осмотрел меня.

– Теперь таких мужчин нет, – пробормотал он, будто говорил сам с собой.

Прикладывая к груди холодный стетоскоп, выслушал сердце. «И через тысячу лет будет так же», – подумал я, и эта мысль доставила мне крохотное удовлетворение. Он измерил мой рост и велел лечь. Внимательно посмотрел на шрам под правой ключицей, но не сказал ничего. Осмотр длился почти час.

Рефлексы, емкость легких, электрокардиограмма – ничего не было забыто. Когда я оделся, он присел за маленький черный столик. Скрипнул выдвинутый ящик, в котором он что-то искал. После всей этой мебели, которая начинала вертеться при виде человека, как припадочная, этот старенький столик пришелся мне как-то особенно по душе.

– Сколько вам лет?

Я объяснил ему, как обстоят дела.

– У вас организм тридцатилетнего мужчины, – сказал он. – Вы гибернезировались?

– Да.

– Долго?