Возвращение со звезд
Шрифт:
– Это… для того… чтобы нельзя было… убивать.
– Не может быть! Человека?!
– Никого…
– И животных?
– Тоже. Никого…
Она сплетала и расплетала пальцы, не сводя с меня глаз, – будто этими словами спустила меня с невидимой цепи, будто вложила мне в руки нож, которым я могу ее пронзить.
– Наис, – сказал я совсем тихо. – Наис, не бойся. Правда… не надо меня бояться.
Она пыталась улыбнуться.
– Слушай…
– Что?
– Когда я тебе это сказала…
– Ну?
– Ты ничего не почувствовал?
– А что я
– Представь, что ты делаешь то, что я тебе сказала…
– Что, я убиваю? Я должен это себе представить?
Она содрогнулась.
– Да…
– Ну и что?
– И ты ничего не чувствуешь?
– Ничего. Но ведь это же только мысль, я совсем не собираюсь…
– Но ты можешь? Да? Действительно, можешь? Нет, – шепнула она одними губами, словно самой себе, – ты не бетризован…
Только теперь до меня дошло значение этого, и я понял, что для нее это могло быть потрясением.
– Это великое дело, – пробормотал я. Немного погодя добавил:
– Но, может, лучше было бы, если б люди отвыкли от этого… без искусственных средств…
– Не знаю. Может быть, – ответила она. Глубоко вздохнула. – Теперь ты понимаешь, почему я испугалась?
– По правде говоря, не совсем. Так, немножко. Ну, не думала же ты, что я тебя…
– Какой ты странный! Как будто ты совсем не… – она запнулась.
– Не человек?
У нее затрепетали веки.
– Я не хотела тебя обидеть, только, понимаешь, если известно, что никто не может, – понимаешь, даже подумать не может никогда, и вдруг появляется такой, как ты, и уже сама возможность… то, что есть такой…
– Но ведь это невозможно, чтобы все были – как это? – а, бетризованы?
– Почему же? Все, уверяю тебя!
– Нет, это невозможно, – упорствовал я. – А люди опасных профессий? Ведь они должны…
– Опасных профессий нет.
– Что ты говоришь, Наис? А пилоты? А разные спасатели? А те, что борются с огнем, с водой…
– Таких нет, – сказала она.
Мне показалось, что я не расслышал.
– Что-о?
– Нет, – повторила она. – Это делают роботы.
Наступило молчание. Я подумал, что не легко мне будет переварить этот новый мир. И вдруг мне пришла в голову мысль, удивительная мысль: мне показалось, что эта процедура, уничтожающая в человеке убийцу, в сущности… калечит его.
– Наис, – сказал я, – уже очень поздно. Я, пожалуй, пойду.
– Куда?
– Не знаю. Ах, да! В порту меня должен был ждать человек из Адапта. Я совсем забыл! Никак не мог его отыскать, понимаешь. Ну, тогда… я поищу какую-нибудь гостиницу. Они еще существуют?
– Да. Ты откуда?
– Отсюда. Я родился здесь.
С этими словами вернулось ощущение нереальности всего происходящего, и я уже не мог понять, существовал ли вообще тот город, который теперь был только во мне, и этот, призрачный, с комнатами, в которые заглядывали головы великанов. На миг мне показалось, что я еще на корабле и все это только еще один, особенно отчетливый, кошмарный сон о возвращении.
– Брегг, – будто издалека донесся до меня ее голос.
Я
– Да… слушаю.
– Останься!
– Что?
Она молчала.
– Ты хочешь, чтобы я остался?
Она молчала. Я подошел к ней, обнял ее холодные плечи, нагнувшись над креслом. Она безвольно встала. Голова ее откинулась, зубы заблестели, я не хотел ее, я хотел лишь сказать: «Ведь ты же боишься», – и чтобы она сказала, что нет. И больше ничего. Глаза ее были закрыты, и вдруг белки сверкнули сквозь ресницы, я склонился над ее лицом, заглянул в остекленевшие глаза, словно хотел познать этот страх, разделить его. Она вырывалась, задыхаясь, но я не чувствовал этого, и лишь когда она начала стонать: «Нет! Нет!» – я ослабил объятия. Она чуть не упала. Стала у стены, заслонив часть огромного одутловатого лица, которое там, за стеклом, непрерывно говорило что-то, неестественно шевеля громадными губами, мясистым языком.
– Наис… – сказал я тихо, опуская руки.
– Не подходи!
– Ты же сама сказала…
Ее взгляд был совершенно бессмысленным. Я прошелся по комнате. Она водила за мной глазами, как будто я… как будто она стояла в клетке.
– Я пойду… – сказал я. Она не ответила. Я хотел было еще что-то добавить – слова извинения, благодарности, только бы не выходить просто так, – но не смог. Если б она боялась меня просто так, как женщина мужчину, незнакомого, пусть страшного, неизвестного, – это бы еще полбеды, но тут было совсем другое. Я взглянул на нее и почувствовал, что меня охватывает гнев. Схватить эти обнаженные белые плечи, встряхнуть…
Я повернулся и вышел; наружная дверь поддалась, когда я ее толкнул, большой коридор был почти не освещен. Я никак не мог найти выход на террасу, но натолкнулся на просвечивавшие блеклым, синеватым светом цилиндры – кабины лифтов. Тот, к которому я приблизился, уже поднялся навстречу, может быть, достаточно было того, что нога ступила на порог. Кабина спускалась медленно. Передо мной чередовались слои темноты и разрезы этажей – белые, с красноватой прослойкой внутри, как прослойки жира в мускулах, они поднимались вверх, я потерял им счет, кабина опускалась, все опускалось; это походило на путешествие на самое дно, как будто меня швырнуло в канал стерилизационной сети, и этот гигантский, погруженный в сон и беспечность дом избавлялся от меня. Часть прозрачного цилиндра отошла в сторону, я шагнул вперед.
Руки в карманы, темнота, твердый, широкий шаг, я жадно вдыхал холодный воздух, чувствуя, как шевелятся ноздри, как четко работает сердце, разгоняя кровь. В низко расположенных щелях трепетали огни, то и дело заслоняемые бесшумными машинами; ни одного прохожего. Среди черных силуэтов едва рдело зарево, я подумал, что это, может быть, гостиница, но это был всего лишь освещенный тротуар. Я ступил на него. Надо мной проплывали бледные пролеты каких-то конструкций, где-то далеко над черными ребрами домов мерно семенили светящиеся буквы газетных новостей, внезапно тротуар выехал в освещенное помещение и тут окончился.