Возвращение Тарзана в джунгли

Берроуз Эдгар Райс

— Вы говорите, что виноваты вы один, — жадно переспросил де Куд.

— Да, только я. Ваша жена — благородная женщина. Она любит только вас. То, что вы видели, произошло по моей вине. Но в нашей встрече в ту ночь неповинны ни я, ни она. Вот документ, который подтвердит мои слова.

Тарзан вынул из кармана показание, написанное Роковым, и протянул графу. Де Куд взял листок. Д’Арно и Флобер подошли ближе. Они были крайне изумлены скончанием странной дуэли, но никто из них не вымолвил слова, пока граф не кончил читать.

Прочитав до конца, де Куд взглянул на Тарзана.

— Вы — доблестный

и благородный человек, — сказал он, — Я счастлив, что не убил вас.

Де Куд был французом. Французы — народ экспансивный. Он протянул руку Тарзану и заключил его в свои объятия. Флобер обнял лейтенанта д’Арно. Только доктору некого было обнять. Может быть, чувство обиды заставило его вмешаться и попросить позволения осмотреть раны Тарзана.

— Вы были ранены, по крайней мере, один раз, а, может быть, и три…

— Два, — поправил его Тарзан, — сначала в левое плеча, а затем — в левый бок, но, кажется, ни одна из ран не серьезна.

Все же доктор настоял на том, чтобы Тарзан лег на траву и позволил промыть и перевязать раны. После дуэли все вернулась в Париж в автомобиле д’Арно. С души Рауля де Куд точно свалилось тяжелое бремя, когда он получил двойное подтверждение верности своей жены. Правда, Тарзан взял на себя больше вины, чем этого требовала справедливость. Но если он и лгал немного, то только потому, что защищал честь женщины. А это благородная ложь.

Человек-обезьяна пролежал в постели несколько дней. Он считал это лишним и нелепым, но доктор и д’Арно так настаивали, что он подчинился их воле, не переставая смеяться над своим положением.

— Это так смешно — лежать в постели из-за булавочного укола, — говорил он д’Арно. — Была ли у меня такая мягкая и удобная постель во время детства, когда Болгани, величайшая горилла, почти разорвала меня на куски? Я лежал тогда несколько недель под сенью дружественного куста, и только Кала, бедная, преданная мне Кала, ухаживала за мною. Она не давала насекомым тревожить мои раны и стерегла от нападения хищных зверей… Когда я просил воды, она приносила мне ее во рту — другого способа у нее не было. Ни стерилизованной марли, ни антисептического бинта! Наш доктор сошел бы с ума, увидь он, в каких условиях я лежал. И выкарабкался. А теперь лежу в постели из-за таких ничтожных царапин, на которые дикие жители нашей чащи не обращают никакого внимания, если только эта царапина не на носу.

Как только Тарзан встал с постели, он совершенно неожиданно для него самого должен был уехать из Парижа. Произошло это так. Несколько раз во время болезни его навестил де Куд. Узнав, что Тарзана тревожит вопрос о приискании каких-нибудь занятий, граф предложил свои услуги. В тот день, когда молодому человеку впервые позволил покинуть постель, он получил от Рауля де Куд приглашение явиться пополудни в служебный кабинет графа Граф от души поздравил недавнего соперника со скорым выздоровлением. С того утра, когда они встретились у барьера, граф ни разу не упомянул в разговоре с ним ни о дуэли, ни об обстоятельствах, послуживших причиной столкновения.

— Мне кажется, я нашел занятие, как нельзя более вам подходящее, — сказал Рауль де Куд. — Служба, которую я хочу вам предложить, очень ответственна и требует смелости и физической силы. Я не могу назвать ни одного человека,

который бы больше вас соответствовал этим требованиям. Эта служба связана с отъездом из Парижа. В будущем она откроет вам дорогу к значительно более видному положению, вероятно, по министерству иностранных дел.

Вначале же вы будете специальным агентом при военном министерстве. Я сейчас представлю вас вашему будущему начальнику, который лучше меня объяснит предстоящие обязанности. А потом решайте: приемлема для вас эта должность или нет.

Де Куд лично проводил Тарзана в кабинет генерала Рошера, начальника отделения военного министерства. Представив его генералу и дав блестящую характеристику личных качеств Тарзана как право на ответственную должность, он удалился.

Через полчаса из кабинета вышел и Тарзан, зачисленный в штат министерства. Это была первая служба за всю его жизнь. Радостно возбужденный, спешил он домой, чтобы поделиться со своим другом приятной вестью. Наконец-то он будет представлять собою какую-то определенную величину в мире. Будет зарабатывать деньги и, что важнее всего, получит возможность путешествовать и видеть свет.

Едва переступив порог гостиной д’Арно, Тарзан начал взволнованно рассказывать лейтенанту о своих успехах. Его друг отнесся к новостям менее радостно.

— Вы как будто радуетесь своему отъезду из Парижа и тому, что расстаетесь со мной на долгое время. Вы — самое неблагодарное животное, Тарзан, вот что я вам скажу.

Д’Арно шутливо надулся.

— Нет, Поль, — ответил Тарзан, — я, в сущности, большой ребенок. Сейчас мне подарили новую игрушку, и я вне себя от радости.

На следующий день Тарзан покинул Париж. Маршрут поездки — Марсель — Оран.

VII

Танцовщица из Сиди-Аиссы

Первую миссию, порученную Тарзану, не назовешь особенно интересной и важной. Правительство имело основание подозревать одного из лейтенантов спаги (алжирской туземной кавалерии) в неблаговидных связях с представителями, точнее шпионами, одной из европейских великих держав.

В распоряжении лейтенанта Жернуа, находившегося в данное время в Сиди-бель-Абессе, имелась важная военная информация, полученная им в служебном порядке во время его прежней службы при генеральном штабе. Офицера подозревали в том, что он ведет переговоры с одной из великих держав относительно продажи этой информации. Основанием для подозрения явился туманный намек, брошенный некой знатной парижанкой в пылу ревности. Но генеральные штабы так заботливо охраняют свои тайны, а измена является столь серьезным преступлением, что одного намека бывает достаточно, чтобы навлечь на человека тяжкое подозрение.

Вот почему Тарзан очутился в Алжире под видом американца — охотника и туриста, чтобы удобнее следить за лейтенантом Жернуа. Он предвкушал удовольствие увидеть снова родную Африку, но пейзаж северной ее части был так не похож на тропические леса! В Оране он провел день, бродя по узким, извилистым улицам арабского квартала, любуясь странной, не знакомой ему жизнью. На следующий день он был уже в Сиди-бель-Абессе, где передал свои верительные письма гражданским и военным властям, от которых, тем не менее, скрыл истинные цели командировки.