Возвращение в ад
Шрифт:
Опять Борей надул немощные щечки с бледным воспаленным румянцем, опять глаза приняли конусовидную стеклянную форму, и опять разорванный рот выплюнул одно единственное слово:
– Бог!..
– произнося "г" с придыханием, как шипящее фрикативное "х". В этот же момент его тело стало прозрачным и сквозь стеклянную плоть засветились молочно-белые кости скелета, проступая как на рентгеновском снимке.
То, что произошло потом, превзошло все ожидания. Этo был Девятый вал восторга, по сравнению с которым предыдущие являлись всего лишь шипением прибоя в галичный морской берег. Даже игравшие на животе положенной поперек тахты женщины в карты, и те замерли на
Постепенно все успокоились. На тахте продолжали хлестать картами. Разносились разноцветнее напитки. Загудел улей голосов. Зазвучала флейта в руках у карлика в островерхий шапке, звук, выпроставшись ниточкой, распускался лотосом, забулькал тамтам под розовыми ладонями негра. Разговор принимал все более светский характер. На какие-то секунды потеряв точку своего присутствия в жизненном пространстве, недюжинным усилием воли вернулся я к самому себе и ощутил, что, оказывается, продолжаю сидеть в углу на маленьком стульчике, машинально прихлебывая жидкость из бокала. Вокруг вилась пряжа беседы. Я прислушался.
– …кажется, ее задержали на крыше, во время наводнения на Шестой Рождественской, - тихо сказал группе слушателей одетый на редкость скромно, мужчина; чье лицо в пенсне напоминало Кнута Гамсуна в двадцатилетнем возрасте. Пока он говорил, вокруг его фигуры вились толпы шелестящих крыльями ночных бабочек, так что ему постоянно приходилось отгонять их руками, ибо они липли к нему как к ночнику.
– Подробности неизвестны.
– Никто не видел?
– поинтересовался владелец совиной физиономии, ухающий сатанинским хохотом" который тоже присоединился к разговору.
– Совсем никто?
– Я же сказал - кажется, и оказал - подробности неизвестны, - резко отрезал скромно одетый мужчина. Две бабочки ненароком, несмотря на отгоняющие движения рук, залетели ему в рот, он смачно прожевал их и добавил.
– Они успели исправить только половину табличек.
– Понятно, - подобострастно кивая, сказал сова.
– А что за таблички?
– осмелился подать голос я. Все сразу повернулись.
– Кто вы такой?
– слишком серьезно для подобной ситуации спросил мужчина, чье лицо напоминало мне норвежского писателя, продолжая обороняться от наседающих бабочек.
– Это не имеет значения, - его вопрос мне пришелся не по душе, - если возможно, поясните про таблички?
– Вы что - не в курсе наших дел? Как вы сюда попали?
– продолжал допрашивать он.
– Да, он, вероятно, новоприбывший, - допер радостно заухавший филин.
– Вы разве не получили записку? Вы разве не видели на табличках карандашные исправления? Их наносят наши люди каждую ночь.
– Не гони волну, Минос, - опять приказал гонявший бабочек руками.
–
– Нет, - вмешалась нагая блондинка в детском фартучке на живете.
– Пусть расскажет последние новости. Как там план: выполняете и перевыполняете?
– Идите к черту, - тихо сказал я, ибо мне стало скучно. И повернув голову, посмотрел на Викторию, которую уже давно заприметил рядом: она стояла в своем длинном черном платье у подоконника, иногда шепчась с соседками, потягивая из бокала с булькающей оранжевой жидкостью.
– Не цепляйтесь, оставьте человека в покое, - встретив мой взгляд, сказала Виктория, обращаясь к остальным; и только теперь я понял, что она пьяна в стельку; на ее плече сидел и клевал носом от усталости говорящий попугай Федька.
– Это мой жених.
– Жених и невеста тили-тили тесто, - проскрипел Федька, и я пожалел, что не свернул ему шею.
Кружок вокруг на мгновение примолк, а затем опять занялся беседой, подчеркнуто не обращая на меня внимания.
– Все в порядке вещей, - внушал кому-то гонявший бабочек руками мужчина, - мы делаем вид, что живем, а они делают вид, что нас нет. Это устойчивое равновесие, кажется, оно устраивает почти всех.
– А, что если сделать вид, что ни нас, ни их не существует? простодушно поинтересовался ухающий филин. И отвечая собственной мысли, зашелся кувыркающимся сатанинским хохотом, эхо которого спиралью затухало в ушах.
– Ты не прав, Минос, - брезгливо подправил его Курт Педерсен-второй?
– мы не можем пойти на такое, ибо тогда они назовут нас солиспистами. Мы не должны давать им таких козырей.
– А все же, если сделать вид, что ни нас, ни их не существует?
– не сдавался Минос, ибо ему понравилась собственная идея.
– И вида делать на надо, - сам не зная зачем, опять подал голос я, - вас и так никого не существует.
Все, даже бабочки, липнувшие к скромно одетому мужчине, который обладал в разговоре явным приоритетом, замерли на мгновение. Лотос флейты опять взвился звуком, подпрыгивая на ударах тамтама.
– Черт побери, у него снова джокер!
– сказал голос сзади и с раздражением щелкнул картами.
В следующий миг блондинка с фартучком на животе вскочила и сделала шаг мне навстречу.
– Красавчик, ты мне нравишься!
– проговорила томно она.
– Кажется, мы с тобой где-то встречались?
– и нагнувшись, вздрагивая растопыренными булками грудей, обняла меня одной рукой за шею, вторую кладя на место, где у меня двойным швом сшивались брюки.
Тутто я и не выдержал.
– Жопа!
– отбрасывая ее руки, заорал я слово, которое было уже полчаса у меня на языке и не давало покоя.
– Заткни фонтан!
– и не зная, как еще досадить, дернул за отвисающий молочно вздутый сосок, как за пипку умывальника. И переворачивая ногой полную пепельницу, выскочил вон, хлопнув за собой дверью.
Как всегда в экстремальных ситуациях, сначала интуитивное чувство - как надо, чувство, распрямляющее пружину действия, и только после - додумывание в виде закрывающей скобки, Виктория, выскочив почти сразу, нашла меня на полу, я сидел с ньюфом Панглосом и, перевернув его на спину, шептал что-то на ухо. Потом сзади раздались быстрые шаги.
– Господи, я так боялась, что ты уйдешь совсем!
– тихо оказала она, опуская мне руки на плечи - Ты обиделся?
– Что у тебя общего о этими ублюдками?
– не отвечая спросил ее, дергая плечами, словно собираясь скинуть ее руки, на самом деле чувствуя, как размякает от тепла ее прикосновения моя парафиновая душа.