Возвращение в Чарлстон

Рипли Александра

105

– Гарден, с тобой все в порядке? Ты на себя не похожа.

– Все прекрасно. Я тебя не понимаю.

– Ты какая-то беспокойная. Сегодня слишком жарко, чтобы суетиться. Оставь ты эту посуду. Она подождет, пока мы не вернемся из кино.

– Давай не пойдем в кино, Джон. Придется стоять в очереди, а я не настолько без ума от Бинга Кросби.

– Хорошо, тогда посмотрим «Мятеж на „Баунти"». Только не говори, что тебе не нравится Кларк Гейбл. Все равно не поверю.

– Нет, я просто не хочу в кино. –

В ее голосе слышалось напряжение.

Джон поднял брови:

– По-моему, на тебя действует жара. Давай-ка все-таки пойдем в кино. Там кондиционеры. Как насчет Фрэда Астора и Джинджер Роджерс?

Гарден захотелось ударить его. Он даже не заметил ни ее нового платья, ни свечей на столе, приготовленных, чтобы зажечь, как только стемнеет, не почувствовал исходящего от ее волос аромата. Не обратил внимания на лежащий на столе сверток, не спросил, что это и для кого. Все шло не так, как ей хотелось.

– Хорошо, – мрачно согласилась она. – В кино так в кино.

Вышли они оттуда уже в темноте, и, хотя ночь была жаркой и душной, темнота создавала иллюзию прохлады.

В доме Элизабет было темно, и Джон обратил на это внимание. Гарден объяснила, что Элизабет увезла Элен на остров. Они стояли на темной площади перед домом. Окутывавший их тяжелый ночной воздух казался неподвижным, словно ожидающим чего-то. Ни ветерка. Было трудно дышать.

Медленно, словно сомнамбула или пловец под водой, Гарден подошла и встала совсем рядом с Джоном.

– Мы совсем одни, – просто сказала она.

– Гарден… ты хорошо понимаешь, что делаешь?

– О да! – Она обвила руками его шею и крепко прижалась к нему.

Долгие месяцы сдержанности, ожидания, желания создали такое напряжение, что соприкосновение их губ оказалось подобно взрыву. Спотыкаясь, они двинулись сквозь темноту, останавливаясь, чтобы поцеловаться, коснуться друг друга. Их гнала вперед острая потребность друг в друге и желание скорей добраться до домика Гарден.

Не было времени зажечь свечи, открыть заботливо охлажденное шампанское или дойти до свежезастеленной кровати. Они упали на пол тут же, возле открытой двери, радостно вскрикнув, когда их тела слились и мгновенно вспыхнули огнем любви.

Они не разжимали объятий, в тишине был слышен лишь стук сердец, да учащенное дыхание выдавало вновь вспыхнувшее желание. Они бросались в объятия друг друга снова и снова, пока не удовлетворили сжигавшую их страсть.

Джон взял в ладони лицо Гарден и медленно поцеловал ее.

– Какой у тебя хороший, мягкий ковер, – шепнул он. Гарден еще крепче обняла его, и их тела затряслись от хохота.

Потом они зажгли свечи, открыли шампанское и долго смотрели друг на друга, словно в первый раз, с каждым взглядом по-новому открывая глубину своей любви.

– Я не хотел, чтобы это случилось, – сказал Джон.

– А я хотела, – отозвалась Гарден. – Ты жалеешь?

– Никогда в жизни не был так счастлив. А ты?

– Тоже.

Весь этот месяц время текло

как-то странно. Когда они были вместе, его словно не существовало, и они с изумлением обнаруживали, что прошли целые часы. Когда они были врозь, оно едва двигалось, отказываясь поспешить, чтобы они могли скорее встретиться. Каждое утро Джон отправлялся на базу и возвращался, как только заканчивал работу.

Официальная версия гласила, что он присматривает за домом Элизабет, пока она в отъезде. Гарден с детским озорством прыгала по кровати, в которой якобы спал Джон, чтобы горничная Элизабет могла видеть следы его пребывания.

– Думаешь, мы кого-нибудь обманули? – спросил как-то Джон.

Гарден хмыкнула и замотала головой.

– Мы просто ведем себя осмотрительно и благоразумно, – объяснила она. – Соблюдаем приличия.

Они не прятались от мира. По утрам Гарден часто заходила к подругам выпить чашечку кофе и поболтать. Они с Джоном дважды ходили в гости и даже сами устроили вечеринку, расставив столы во дворе, под большим дубом, увешанным японскими фонариками. Гарден была в белом платье от Фортюни.

Все принесли пластинки, Аллен и Милли Эндрюс одолжили на вечер свою виктролу, и после ужина они танцевали на маленькой, вымощенной кирпичом террасе. «Щека к щеке», «Я мечтаю о любви», «Луна над Майами», «Как все меняет день один», «Мысль о тебе», «Голубая луна», «Темный пурпур», «Я вижу лишь тебя». Это было чудесное время для любви.

Гарден не позволяла ничему нарушить волшебное очарование месяца, который подарила им Элизабет.

– Я так вам благодарна, – сказала она Элизабет, когда они с Джоном приехали на день рождения Элен.

– Значит, благодарность – хорошая косметика, – ответила Элизабет. – Ты словно светишься в темноте. От твоей кожи прямо исходит какое-то сияние.

По дороге домой Гарден повторила ее слова Джону.

– Сияющая, – ответил он. – Такая ты и есть. Сияющая, великолепная и прекрасная. – Он посмотрел на Гарден и снова перевел взгляд на бегущую вдаль дорогу; его руки сжали рулевое колесо. – Сияющими называют новобрачных. Гарден, ты знаешь мои чувства. Она постучала пальцем по его руке.

– Тсс… не сейчас, не сегодня. Я слишком счастлива, чтобы думать о чем-нибудь, кроме этой минуты.

– Тебе придется подумать. Ты же знаешь от Пегги, что такое служба. Меня могут в любой день перевести в другое место.

Гарден закрыла уши руками.

– И слышать не хочу! – Она взвизгнула и закрыла глаза. – И смотреть не хочу. Скажи, когда он кончится. – Перед ними возник мост через реку Купер.

Она не могла заткнуть уши, когда с ней разговаривал Логан Генри, но старалась не думать о том, что он сказал. Мистер Генри был обеспокоен. В летнее время в судах всегда объявляли перерыв и судьи разъезжались на каникулы. Но он только что получил сообщение: пересмотр дела об опеке над Элен назначен на двадцать шестое августа. Это было беспрецедентно, а старый адвокат не доверял всему беспрецедентному.