Возвращение в Чарлстон
Шрифт:
Гарден уже носила не слишком тугой корсет на каждый день.
Он годится и для чайных балов, думала Маргарет. Холостые мужчины постарше их практически не посещали, разве что бал давался в честь очень близкой родственницы; в этом году таких балов не было.
38
Маргарет подняла трубку и услышала незнакомый голос. Ей сообщили, что ее дочь сбила машина. Гарден находилась в больнице Роупера, в пункте неотложной помощи.
Маргарет вскрикнула, застонала.
– Не волнуйтесь, миссис Трэдд, – успокоил ее голос в трубке. – Серьезных травм нет, только перелом лодыжки.
– Я сейчас приеду. – Маргарет положила телефонную
– Спасибо, я чувствую себя прекрасно, – отвечала всем Гарден девятнадцатого декабря на чайном балу. И это было правдой. Ее страх перед сезоном остался в прошлом. От нее ничего не требовалось – только сидеть в большом кресле на колесах и смотреть на танцующих. Люди останавливались, спрашивали, как она, она отвечала, что все хорошо, и они уходили. Она с удовольствием слушала музыку – играл квартет, а не один пианист. И как зачарованная смотрела на сказочное зрелище: на «весь Чарлстон» в апогее веселья. Мать говорила, что Гарден будет в восторге от сезона. И оказалась права. Гарден с нетерпением дожидалась остальных праздников: двадцатого должен был состояться еще один чайный бал, и настоящий бал двадцать четвертого, а двадцать восьмого ей предстоял визит к Люси Энсон.
На первом балу Маргарет сидела возле дочери. Гарден пользовалась успехом как раз в той мере, какая вполне устраивала ее мать. Все четверо мужчин, которых она считала подходящей партией для Гарден, подошли к ним, чтобы выразить свое сочувствие. А на двоих из них улыбка Гарден и ее горловой, уже не детский, а женский голос произвели заметное впечатление.
«Следующий год, – подумала Маргарет, – будет триумфальным».
В последнюю минуту она попыталась отговорить Гарден от чайного бала у Элизабет Купер, но девочке очень хотелось пойти. Сидя в кресле-каталке, она получала от сезона огромное удовольствие, а это был последний из доступных для нее праздников.
– А из-за встречи с миссис Купер я ничуть не нервничаю, – сказала Гарден. – Она меня не укусит.
На самом деле ей было интересно посмотреть и на свою злодейку тетушку, и на ее дом. А вот Элизабет Купер действительно нервничала.
Когда Люси Энсон получила ответы от всех приглашенных, она сразу отдала своей крестной матери список гостей. Элизабет Купер собралась заглянуть в него только после Рождества, когда праздничная суматоха осталась позади. Она знала, что приглашены сорок пять человек и, вероятно, все они будут. Теперь, за два дня до чайного бала, ей нужно было только пробежать глазами их имена, чтобы вспомнить всех как следует и не ошибиться, когда гости будут двигаться вдоль ряда встречающих. Старших и младших сестер или братьев так легко перепутать, а назвать семнадцатилетнего мальчика именем его четырнадцатилетнего брата означает нанести ему страшнейшую обиду.
Просматривая список, Элизабет прихлебывала чай. Наткнувшись на имя Гарден, она чуть не уронила чашку на колени.
– О Господи, – прошептала она.
Она стряхнула темную жидкость с платья и резкими, неверными движениями осушила пятно. Элизабет Купер была выбита из колеи и очень взволнована.
«Я просто гадкая, бессердечная старуха, – думала Элизабет. – Я должна была что-нибудь для нее сделать. Эта девочка – внучка моего брата, а я ее до сих пор в глаза не видела. У него же и другие внуки были. Я не выполнила своего долга, не сделала над собой усилия. Оправданий этому нет и быть не может». Она закрыла лицо руками и опустила голову.
На самом деле у Элизабет
Сведения о смерти Стюарта в 1913 году до нее не дошли. Она в это время сидела взаперти, пряталась от людей, не могла встретиться лицом к лицу с жизнью, ее совершенно подкосила бессмысленная гибель Трэдда, ее единственного сына, год назад на «Титанике».
Она медленно восстанавливала, складывала свой мир из обломков, противопоставляя свою решимость своему же отчаянью, но долгое время не виделась ни с кем, кроме ближайших друзей, дочери и внуков. Кто-то сказал ей, что сын ее брата умер, но эти слова не затронули Элизабет. Барони и все связанное с ним было от нее слишком далеко. Она на самом деле просто не вспоминала об этой семье, пока не узнала, что Стюарт-младший служит в банке у Эндрю Энсона. Эндрю уверил Элизабет, что у ее родственников все обстоит вполне прилично, пообещал и дальше присматривать за их делами, и Элизабет с готовностью ухватилась за его слова. Они позволяли ей не бередить старые раны и сосредоточиться только на одном – на том, чтобы заново строить свою жизнь.
Вскоре она уехала в Европу и поэтому не получила известия о гибели в автокатастрофе Стюарта-младшего. Вернувшись, она из разговоров узнала, что на Маргарет свалилось большое состояние, что она изо всех сил и довольно успешно делает светскую карьеру и что с ней осталась только младшая дочка Гарден которая благополучно делит свое время между Эшли-холл, школой танцев и пением церковном хоре.
Она не видела Трэддов из Барони двадцать лет. И самым простым было бы оставить все, как есть.
«Самым простым, – подумала она, – но отнюдь не правильным. Я как была бессердечной старухой, так и осталась. Мне неприятно, что злополучная малышка придет на этот прием. Я не хочу с ней знакомиться. Я не люблю чувствовать себя виноватой».
Когда Гарден в кресле-каталке везли вдоль ряда встречающих, Элизабет казалась вполне спокойной, но только казалась.
«Она должна знать, кто я такая, – подумала Гарден, – а она и глазом не моргнула. Но надо сказать, она была со мной очень приветлива».
– Спасибо, – улыбнулась Гарден своему сопровождающему, – да, мне будет удобно в этом углу. Отсюда все прекрасно видно.
Потом она снова улыбалась и махала рукой в ответ на приветствия. А затем начались танцы.
Для Гарден этот прием не был похож на предыдущие. Никто не пропускал танцев, чтобы с ней поговорить. Вид девочки в кресле на колесиках уже не вызывал удивления, к нему привыкли.
Гарден пожала плечами. Ну что ж! Она подпирает стенку не в первый и не в последний раз.
Но в противоположном углу зала Элизабет Купер схватилась за сердце. Когда-то давно, так давно, что ей самой странно, у нее был брат Пинкни. Он был всем хорош и хорош во всем, и она его обожала. У него была привычка, которую она вспомнила только сейчас. Когда на него наваливались неприятности, он передергивал плечами, словно сбрасывая с себя тяжесть. В точности как этот ребенок. Да, то же движение плеч и совершенно такое же собранное, спокойное выражение лица, скрывающего Бог весть какие горести и печали. И черты лица, когда Элизабет в них всмотрелась, напомнили ей о Пинкни. Нос как у него и чуть заметная ямочка на подбородке. И глаза их семейные, трэддовские. Глаза тоже были бы как у Пинкни, если бы они смеялись.