Возвращение в джунгли

Берроуз Эдгар Райс

– Так значит ты еще не замужем? – спросила Газель.

– Нет еще, – подтвердила Джэн и прибавила совсем некстати, – я хотела бы, чтобы до Англии было бы много миллионов миль.

Произошел обмен визитами между яхтой и родственниками Газель. Устраивались сообща обеды, прогулки за город для развлечения гостей. Мсье Тюран каждый раз был желанным гостем. Он и сам устроил обед для мужской половины компании и сумел заслужить расположение лорда Теннингтона разными услугами.

До сведения г. Тюрана дошли кое-какие слухи о возможных последствиях стоянки яхты в Канштадте, и он не хотел быть исключенным. Однажды, оставшись

наедине с англичанином, он дал ему понять, что помолвка его с мисс Стронг будет оглашена, как только они вернутся в Америку. – Но ни слова об этом, дорогой Теннингтон, ни слова.

– Разумеется, я прекрасно понимаю, друг мой, – ответил Теннингтон. – Но вас можно поздравить – чудная девушка, право!

На следующий день мистрис Стронг, Газель и мсье Тюран были в гостях на яхте. Мистрис Стронг говорила, что она очень довольна своим пребыванием в Канштадте и очень жалеет, что письмо из Балтимора от ее адвоката заставляет ее сократить свой визит.

– Когда вы отплываете?

– В начале будущей недели, должно быть.

– В самом деле! – воскликнул мсье Тюран. – Как я счастлив! Я тоже должен возвращаться и могу проводить вас и быть вам полезным дорогой.

– Это очень мило с вашей стороны, мсье Тюран, – заметила м-рис Стронг. – Мы, конечно, с радостью отдадимся под ваше покровительство. – Но в глубине души, не зная сама почему, она предпочла бы обойтись без него.

– Бог мой! – воскликнул, немного погодя, лорд Теннингтон. – Прекрасная идея!

– Ну, конечно, Теннингтон, – вставил Клейтон, – идея должна быть прекрасна, раз она пришла вам в голову, но все-таки – в чем дело? Проехаться в Китай по дороге к южному полюсу, да?

– Ну, знаете, Клейтон, нечего злиться на человека только потому, что не вы предложили эту поездку, с самого нашего отплытия вы не перестаете ворчать.

– Нет, сэр, – продолжал он, – идея прекрасная, и на этот раз даже вы с этим согласитесь. Идея заключается в том, чтобы захватить с собой, до самой Англии, мистрис Стронг и мисс Стронг, и Тюрана, если он захочет! Ну, что ты теперь скажешь?

– Прошу прощения, Тенни, старичина, – крикнул Клейтон. – Идея в самом деле блестящая – я от вас этого никогда не ожидал. Вы твердо уверены, что она не заимствованная?

– И мы отплывем в начале недели или вообще в день, удобный для мистрис Стронг, – закончил любвеобильный англичанин таким тоном, будто вопрос только в дне отплытия.

– Пощадите, лорд Теннингтон, вы не дали нам возможности даже поблагодарить вас, а тем более решить – можем ли мы принять ваше любезное приглашение, – взмолилась мистрис Стронг.

– Ну, разумеется, вы можете, – решил за нее Теннингтон. – Мы будем в пути не дольше любого пассажирского парохода, и вам будет не менее удобно. А, сверх того, вы нужны нам, и мы не принимаем отказа.

Итак, было решено, что яхта отплывет в ближайший понедельник.

Два дня спустя после выхода в море, девушки сидели в каюте Газель, рассматривали фотографии. Это были снимки, сделанные за все время пути, начиная с отъезда из Америки, и девушки погрузились в их рассматривание, причем Джэн задавала массу вопросов, а Газель отвечала целым потоком пояснений, касающихся разных сцен и лиц.

– А это, – вдруг сказала она, – это человек, которого ты знаешь. Бедный, я часто хотела расспросить тебя о нем, но всегда забывала, когда

мы встречались.

Она держала фотографию так, что Джэн не могла видеть, кто на ней изображен.

– Его звали Джон Кальдуэлл, – продолжала Газель. – Ты помнишь его? Он англичанин, встречался с тобой в Америке.

– Я не помню такого имени, – ответила Джэн. – Дай мне взглянуть на карточку.

– Бедный, он свалился за борт, когда мы шли сюда вдоль Африки. – И с этими словами она протянула карточку Джэн.

– Свалился за борт. – Как! Газель! Газель! Не говори, что он утонул. Газель! Ведь ты шутишь? Скажи, что ты пошутила. – И прежде чем испуганная мисс Стронг успела ее подхватить, Джэн Портер упала на пол в обмороке.

Когда Газель привела подругу в чувство, она долго молча смотрела на нее. Джэн тоже не заговаривала.

– Я не знала, Джэн, – натянуто начала, наконец, Газель, – что ты знала м-ра Кальдуэлла настолько близко и что его смерть могла нанести тебе такой удар.

– М-ра Кальдуэлла? – переспросила Джэн. – Неужели ты хочешь сказать, что не знаешь, кто он?

– Да, я прекрасно знаю, Джэн, кто он такой – его звали Джон Кальдуэлл, из Лондона.

– О, Газель, как бы мне хотелось верить этому, – простонала девушка. – Хотелось бы верить, но его черты так глубоко врезались в мое сердце и в мою память, что я узнала бы его в любом месте и из тысячи других. Все могли бы спутать, но не я.

– Что ты хочешь сказать, Джэн? – вскричала Газель, окончательно встревоженная. – За кого ты его принимаешь?

– Ни за кого не принимаю. Я знаю, что это портрет Тарзана от обезьян.

– Джэн!

– Я не могу ошибиться. О, Газель, уверена ли ты, что он умер? Нет ли тут ошибки?

– Увы, нет, дорогая моя, – печально ответила она. – И хотя мне хотелось бы, чтобы ты ошибалась, но я вспоминаю сейчас сотни маленьких подробностей, которые тогда не имели для меня значения, потому что я считала его Джоном Кальдуэллом, из Лондона. Он говорил, например, что родился в Африке, а воспитывался во Франции.

– Да, это подходит, – шепнула Джэн мрачно.

– Старший офицер, просматривавший его вещи, не нашел ничего, устанавливающего личность Джона Кальдуэлла, из Лондона. Буквально все его вещи были куплены или сделаны в Париже. Все, на чем были инициалы, было помечено буквами «Ж. К. Т.» или просто «Т.». Мы думали, что он почему-то путешествует инкогнито, под первым именем – К – Кальдуэлл.

– Тарзан от обезьян принял имя Жана К. Тарзана, – сказала Джэн тем же безжизненным тоном. – И он умер! О, Газель, это ужасно! Один, в этом страшном океане! Не верится, чтобы это смелое сердце перестало биться, чтобы эти сильные мышцы навсегда успокоились и окоченели! Он, который был олицетворением жизни, здоровья, мужской силы, станет добычей… О! – Она не могла продолжать и со стоном, закрыв лицо руками, опустилась, рыдая, на пол.

Долгие дни Джэн была больна и никого не хотела видеть, кроме Газель и верной Эсмеральды. Когда она вышла, наконец, на палубу, все были поражены происшедшей в ней грустной переменой. Не было больше прежней живой, веселой красавицы-американки – красавицы, пленявшей и радовавшей всех, кто знавал ее. Вместо нее – тихая и печальная маленькая девушка, с выражением безнадежной грусти на лице, выражением, происхождение которого никто, кроме Газель Стронг, не мог объяснить.