Возвращение в Эдем
Шрифт:
А Арнхвит – когда был не занят лодкой, что бывало не так уж часто – играл с ровесниками. Харл ушел жить к охотникам. Все было так, как положено у тану, и Армун была счастлива.
Однажды она сидела на солнышке у шатра; перед ней на мягкой шкуре лежала дочка, сучила ножками и ворковала.
Малаген, не скрывая удовольствия, разглядывала ребенка.
– А можно взять ее на руки? – спросила она на сесеке.
Армун еще не забыла этот язык, и Малаген иногда приходила к ней, чтобы послушать родные слова. Исель лежала у нее на руках, мягкие волосики
– Ой, и глаза синие, как небо! А я кое-что сделала для нее. Смотри. – Запустив руку за пазуху, она достала длинную темную ленту и протянула Армун. – Будешь повязывать ей на головку, когда волосы подрастут. Так делают саску.
Армун восхищенно смотрела на ленту.
– Какая мягкая – но ведь это не ткань?
– Это очень важная вещь, я тебе все расскажу. Когда мы покидали долину, я кое-что прихватила с собой. Ты видела, как я делала ткань из харадиса. Но волокна кончились. Тогда я увидела ваших валискисов, и они разрешили мне прикоснуться к ним. О, это было великолепно.
Армун согласно кивнула. Она знала, что мастодонты – валискисы на сесеке – священные для саску животные. Малаген могла целый день восхищенно наблюдать за ними.
– Я прикоснулась, и они позволили себя причесать. Им даже понравилось. На гребне остались волосы. Я сберегла их. Однажды я попробовала спрясть из них нитку, как из харадиса, и обнаружила, что можно соткать и полотно. Так я и сделала – вот оно. – Рассмеявшись, она прошептала: – Я делала эту повязку для мандукто. Но им я могу сделать другую. К тому же она такая маленькая. По-моему, она подошла бы Исель.
Саску были мастерами на все руки, и Армун была рада, что Малаген ушла с тану. Так, Малаген обследовала весь остров, потом заставила Невасфара сходить с ней на материк и наконец нашла то, что искала – глину. Женщины снарядили за ней мастодонта Меррис и вернулись с полными корзинами. Теперь надо соорудить печь для обжига – и у тану будут крепкие как камень горшки.
Жизнь стала такой интересной, что Армун уже не беспокоилась, когда Керрик уходил к своему марагу. Она заметила, что теперь он ходил один – Арнхвит был поглощен своими мальчишескими играми. Это радовало Армун, хотя вслух она ничего не говорила.
Керрик, ее охотник, умел делать то, на что не был способен ни один из охотников и саммадаров. Например, разговаривать с мургу. Если бы он не говорил с главным марагом на острове, саммадов уже не было бы в живых. А теперь все знали, что сделал Керрик и как ему это удалось, и никому не надоедало слушать рассказы Армун. И о парамутанах, и о том, как они плавали за океан, и обо всем, что там с ними случилось. Ее слушали с почтительным молчанием – не только потому, что Керрик – ее охотник, но и потому, что она сама проделала весь этот путь вместе с ним. Она уже не прятала раздвоенную губу и даже не вспоминала о ней. Жизнь была прекрасна, солнце грело, а бесконечное лето куда лучше бесконечной зимы. Некоторые из женщин скучали о снегах, о ягодах, что растут только
Керрик заметил перемену в Армун, но не стал задавать ей лишних вопросов. Он был ей благодарен. Как-то нерадостно жилось в их маленьком саммаде. Хромой охотник, печальная девочка да двое мальчишек, большой и маленький, которым было не очень-то интересно друг с другом. Но все изменилось. Даррас жила с бабушкой; теперь она улыбалась и разговаривала. Казалось, она наконец позабыла о гибели своего саммада.
Керрик все еще надеялся, что Арнхвит найдет время, чтобы поговорить с Надаске". Да и сам он давно уже не навещал друга. Со времени их последней встречи прошло много времени, он даже не помнил сколько. Нельзя так относиться к друзьям.
Керрик отрубил ногу только что убитого оленя, взял хесотсан и знакомой тропкой отправился к океану. Никого не встретив, он перебрался через пролив на маленький островок. Оглядел с высокого берега море: пусто как всегда. Иилане" сидели в городе, как обещала Ланефенуу. Если бы он раньше привел сюда свой саммад, они не встретили бы охотниц. И Имехеи остался бы жив. Керрик качнул головой, прогоняя грустные мысли. Что попусту размышлять – прошедшего не вернешь. И, подойдя к кустам, крикнул, предупреждая, что будет говорить.
Шалаш оказался пустым. Хесотсана не было – может быть, Надаске" ушел на охоту. Внутри Керрик заметил свежие листья и положил на них мясо. Выбравшись наружу, он сразу увидел Надаске".
– Надаске" – лесное создание, что ходит безмолвно, как ветер. Ты охотился?
– Нет. Услышав звук шагов, я спрятался. – Опустив хесотсан на землю, самец заметил мясо. – Сладкая плоть убитого зверя во много раз вкуснее рыбы. Я благодарю эфенселе.
– Постараюсь принести еще. Скоро. У меня столько дел. Но почему ты прятался? Это какая-то игра из ханане?
Надаске" набил рот мясом и не сразу ответил:
– В тен и еще тен раз вкуснее, чем рыба. Игры ханане… Да, мы играли там. Скучно-глупо. Трудно даже представить себе эту жизнь – и почему мы считали ее хорошей? Нет, это не игра. Здесь были маленькие устузоу и грозили мне смертью от каменного зуба.
– Кто? Охотники?
– Нет, не большие устузоу, а поменьше – как мягкий-маленький или чуть больше.
– Ах, вот оно что. Мальчишки. Они бросали в тебя копья?
– Кричали, махали оружием, убегали в кусты.
– Я этого так не оставлю, – угрюмо произнес Керрик. – Они знают, что сюда нельзя ходить. Решили, что очень храбрые. Посмотрим. Больше такого не будет.
Надаске" уже обгладывал кости. Потом он рыгнул и сделал жест: «сладкое мясо – сладкая жизнь». Керрик думал о мальчишках, о том, как сделать, чтобы подобное не повторилось, и не сразу понял жест Надаске".
Теперь кругом были тану, и мир иилане" отступал, становясь чужим и враждебным. Надаске" с огромной пастью и блестящей шкурой был так не похож на тану. Вот и кость он держит двумя большими пальцами.