Возвращение воина
Шрифт:
— Нет, кое-что другое, — ответила я сержанту, — эт-та… кас-с-сается пенсии. И солдата, который д-должен получить, что ему п-причитается.
Заклинатель Джейхенс вновь засмеялся. Смех был отвратителен.
— Ты что-нибудь понимаешь, сержант?
Я успела выпрямиться в седле. Мое чувство собственного достоинства было чрезвычайно оскорблено.
— Эт-т-т-о оч-ч-чень просто, — сумела выговорить я, — мне урезали п-пенсию. Не д-дали, что п-причитается. С-собираюсь свидеться с казначеем в Ориссе и в-в-вправить ему мозги!
Джейхенс захохотал.
— Пьяная дура, — сказал
— Вы уже не раз говорили об этом, заклинатель Джейхенс, — заметил сержант, — и ваши слова сейчас звучат так же мудро, как и тогда, когда вы произнесли их в первый раз.
Изнеженное лицо Джейхенса засветилось от самодовольства. Но я обратила внимание, что некоторые из патрульных закатывают глаза и прячут усмешки, втайне наслаждаясь скрытой издевкой, умело замаскированной старым сержантом.
— Так что же решим с ней, заклинатель Джейхенс? — спросил сержант. — Я прикажу отпустить ее восвояси? Она напилась и не представляет опасности.
Заклинатель пожал плечами и начал разворачивать лошадь.
— Думаю, что ты прав, сержант, — презрительно бросил он, — до тех пор, пока у нас не будет более строгих законов относительно бродяг и других маргиналов, мы повязаны по рукам и ногам необходимостью церемониться с отбросами общества, которые встречаются на дорогах владений богини Новари.
Я постаралась сдержать облегчение. К сожалению, оно было слишком непродолжительным, потому что заклинатель Джейхенс помедлил и повернул назад. Я тут же почувствовала предупреждающий укол его магического поля и поняла, что он намеревался проверить мою ауру, а также мои вещи на предмет колдовской контрабанды.
— Может быть, мне все-таки следовало бы сначала посмотреть… — бормотал он, приближаясь ко мне.
Я мгновенно превратила содержимое моих седельных сумок и тюка с вещами в заляпанное рвотной массой тряпье закоренелого забулдыги. Я почувствовала, как Джейхенс запустил туда щупалец, буквально выстрелил заклинание отвращения и быстро отпрянул.
Лицо заклинателя Джейхенса выглядело так, как будто бы он случайно попал рукой в нечистоты. Он посмотрел на меня. Я встретила этот взгляд с широкой улыбкой окончательной идиотки, спрашивающей всех встречных: «Как меня зовут?» Затем я рыгнула прямо ему в лицо, он резко отвернулся, крикнув:
— Пусть едет, сержант!
Из оттопыренного кармана сержант достал стопку замусоленных пропусков. Вытащив один из них, он протянул его мне.
— Это поможет тебе, сержант, добраться до цели путешествия, — сказал он тихо, — счастливо тебе!
Потом показал в сторону дороги, ведущей в Ориссу, и произнес:
— Тебе лучше двигать отсюда, сестра. Пока их придурковатое святейшество не передумало.
Пьяным голосом я промямлила слова благодарности, еще раз приложилась к фляжке и пришпорила кобылу.
И поехала прочь от патруля, качаясь, отхлебывая
По бурному морю скиталась братва, Пристала к таверне у Глейда. Плясали и пели они до тех пор, Пока не иссякли бочонки, А их небывалый и смелый напор Запомнят надолго девчонки…
В течение ближайших нескольких дней я поменяла этот пропуск на несколько других, пока сумела добраться до столицы. В прежние времена свободные, ныне дороги моей родины охранялись патрулями на всех главных перекрестках. У каждого поста необходимо было доказывать, что идешь по делу, и предъявить пропуск, который удостоверял законность проезда от предыдущего пункта. Потом этот пропуск погашали и выдавали следующий, который также внимательно изучали на очередном контрольном пункте. Поэтому жест старого сержанта оказался гораздо более полезным, чем мне представилось поначалу.
Большинство патрульных бросали на меня беглый взгляд и сразу же становились равнодушными и слегка недоброжелательными, как только я начинала вновь докладывать о своих заботах, изливая желчь на «этого негодяя казначея из Ориссы». Некоторые из стражников держались настороженно. Но небольшая магическая маскировка, которая скрывала все чувства, кроме благородного негодования незаслуженно обиженного пенсионера, всегда помогала мне благополучно пройти очередной досмотр.
Чем ближе я подъезжала к Ориссе, тем более удручающие картины появлялись перед моим взором. Ни разу за всю свою историю Орисса не попадала под пяту тирана. Несколько раз враги были близки к тому, чтобы одолеть нас, но нам всегда удавалось найти силы и возможности отбить агрессоров.
На этот раз мы не просто проиграли, нас атаковали изнутри. Повсюду я встречала незарубцевавшиеся шрамы гражданской войны, которая продолжалась около двух лет. Сожженные деревни. Вытоптанные поля, искореженные и местами сгоревшие леса, которым был нанесен непоправимый ущерб боевыми действиями. И в довершение всего — голубое с позолотой полотнище Птицы Лиры, венчающее каждое учреждение.
Однако самым печальным было то, что гражданская война сделала с людьми. Обычно орисситы были радушным и открытым народом, отличавшимся гостеприимством. Сейчас же все куда-то озабоченно спешили, сгорбив от страха плечи и бросая на встречных подозрительные взгляды. Короткие разговоры состояли из тщательно продуманных фраз.
Когда тебя непрерывно буравят жадные и злые глаза доносчиков, когда каждое твое слово улавливают их уши, дергающиеся от садистского наслаждения, самое разумное — показывать всем постоянно сомкнутые губы. Именно я это чаще всего и видела на постоялых дворах и рынках. Убедительным подтверждением разумности такого поведения были трупы мужчин и женщин, которые болтались на виселицах, расставленных на площадях и рынках. Но наиболее ошеломляющее впечатление произвели на меня бригады закованных в цепи невольников, которых стражники Новари кнутами заставляли работать. Сейчас, когда правили Новари и Като, потеря свободы была самым мягким наказанием для отступников, а по количеству трудящихся осужденных я поняла, что законы теперь могли нарушаться с пугающей простотой.