Возвращение
Шрифт:
– А живут сколько?
– против воли заинтересовался Тиль.
– Что-то мне подсказывает, что вы и об этом подумали.
– Срок жизни в среднем у них выше, чем у любого человека. Двести-триста лет навскидку. Может, больше. Ширу, к примеру, почти полвека. Но на самом деле мы еще никого не довели до естественного старения: все немногие смерти случались исключительно по вине самих Охотников - от излишней беспечности и неосторожности.
– Хочешь сказать, что Охотники станут бессмертными?!
– ошарашенно переглянулись Терг и Стрегон.
– Нет, - вздохнула Белка.
– Смертность - это та болезнь, которую никто, увы... ну, почти никто не сумел вылечить.
– Только дураков отказываться, наверное, нет?
– полуутвердительно спросил Картис.
– Пока еще не было, - призналась она.
– Конечно, им нелегко, на первых порах даже больно и жутко непривычно, но потом все привыкают. А со временем даже сожалеют, что не согласились раньше.
Тирриниэль вдруг неуловимо нахмурился, словно вспомнив о чем-то важном.
– Все Охотники проходят черед ваш ритуал?
– Нет, конечно. Тех, кто изменился полностью, очень мало - всего полсотни на несколько тысяч желающих. Их всегда очень тщательно отбирают, проверяют, натаскивают и готовят к тому, что случится. Главным образом, для того, чтобы они умели себя контролировать и не представляли угрозы для остальных. Ведь при таких возможностях и весьма взбалмошном характере это могло бы принести немало неприятностей. И людям, и эльфам, и всем Новым Землям.
– А кто проводит отбор?
– вдруг подал голос Стрегон.
– Кто решает, кому остаться прежним, а кому можно попробовать? Ведь желающих, я так понял, немало?
– По-разному бывает, - уклончиво ответила Белка.
– Чаще всего, этим занимаются Владыки. Но не всегда.
– То есть, существует еще кто-то, чье слово всегда перевешивает остальных?
– Да, - неохотно призналась она.
– Без этого не обойтись, потому что Владык всего двое, и иногда требуется третий голос, чтобы стало понятно, как поступить. Поэтому в редких случаях, когда они не уверены, то обращаются за советом.
Ланниэль и Картис понимающе переглянулись.
– И к кому же?
– К Вожаку, конечно.
– У Охотников есть Вожак?!
– неподдельно изумился Лакр.
– А что тут странного? У вас, поди, в каждом ситте есть, так что же вы хотите от нас? У Стражей они тоже когда-то были, у эльфов, вон, свои Владыки... чем Охотники хуже?
– Но я думал, они подчиняются эльфам!
– Чушь, - фыркнула Гончая.
– Они подчиняются только Вожаку. Всегда. А Вожак просто заключил соглашение с Золотыми об охране границ их Леса. Вот и все. Только поэтому Охотники делают эту работу. И, заметьте, делают ее не за деньги.
– Но тогда зачем?
– недоуменно переспросил Терг.
– Если бы просто платили, я бы еще понял. Мечи и доспехи, конечно, тоже хорошо, но ради этого рисковать головой... возле Проклятого Леса... следя за Кордонами и прорвавшимися тварями лишь для того, чтобы эльфам было спокойно... прости, Бел, но я этого не понимаю.
Она усмехнулась.
– А что им еще делать-то? Штаны дома просиживать? Подвиги в огороде совершать? Перед детишками бахвалится?
– Но это ж такая сила...
– Охотники привязаны к Проклятому Лесу, Терг, - со слабой улыбкой пояснила Белка.
– Привязаны до конца жизни, и это - одно из условий их преимущества. Их
Братья озадачено крякнули.
– Значит, это уже навсегда?
– наконец, рискнул уточнить Лакр.
– Да, рыжий.
– И нет никакого способа обратить это вспять?
Гончая покачала головой.
– Нет. Процесс, как выяснилось, необратим. Раз изменившись, Охотники уже никогда не станут прежними.
– И они все на ЭТО согласились?!
– Представь себе. Хотя кое-кого я честно отговаривала.
– А ты?
– вдруг спросил Стрегон.
– Что это дало тебе? Я так понимаю, Охотники тебя уважают и знают, кто ты и как такой стала? Но ты ведь тоже не можешь отсюда уйти, так?
Белка ненадолго задумалась.
– В чем-то ты прав, конечно: я не могу покинуть Пределы. Да и не хочу, если честно. Брадорас когда-то правильно сказал: держат они нас. Крепко держат. Так, что уже никогда не отпустят. Здесь теперь мой дом, моя семья, моя стая... здесь - все то, что мне дорого и чем я живу. Может, это не самый лучший дом; может, он слишком своенравен и порой даже опасен; может, иногда и задумываешься о том, что все могло бы быть гораздо лучше...
– она глубоко вздохнула.
– Но ты бы понял меня, если прожил не один десяток лет в постоянном страхе и одиночестве. Если бы без конца носил одну и ту же личину, боясь снять ее хотя бы на миг. Если бы день за днем в ужасе просыпался от мысли, что твой взгляд или простое касание сделали кому-то больно. И если бы понимал, каково это - убивать ненароком, всего лишь неосторожным движением бровей.
Стрегон несильно вздрогнул: как ни странно, но именно ЭТО он хорошо понимал. Боги, как же он ее понимал!
– Знаешь, - неожиданно улыбнулась Белка, - когда появились первые Охотники... я имею в виду ТЕХ, настоящих, которых мы так сильно изменили... я впервые поняла, что могу без опаски с кем-то разговаривать. Могу прийти на тренировку без перчаток, и это больше не вызовет ни у кого досады. Могу просто пройтись с другом вдоль Границы, остановиться на ночлег и уснуть, не думая о том, как бы мне понадежнее укрыть спину. И не просыпаться через каждые пять минут в ожидании осторожного касания. Я даже с Гончими не могла быть настолько открытой. Никогда. Это как рассвет после долгих лет мрака и забвения. Как живая вода для умирающего в пустыне. И это невероятное облегчение - знать, что с ними я умею не только убивать.
Тирриниэль тихо вздохнул.
– Значит, Таррэн все-таки нашел способ...
– Да, Тиль. Странный, забавный способ, но он работает: Охотники не поддаются моей магии. Почти. Так что не волнуйся за Шира - с ним ничего не случится. И ты можешь быть точно уверенным, что в эту ночь на меня никто не покусится.
– Бел, а как же...?
– Погоди, не спорь, - мягко остановила его Белка.
– Знаю, что все это ново и непривычно, но такие вещи надо обсуждать на свежую голову. Поэтому не спеши с выводами и подожди до утра, ладно? А завтра я все вам объясню.