Возвращение
Шрифт:
Обычно женщины такие песни в подобных случаях поют.
Вот только мне сейчас — по уху!
Вырежу всех — от детей до старичья полусгнившего! Невзирая на пол и возраст!
Гнездо змеиное выжгу с корнем!
Оглядываюсь. У тех, кто заглядывал внутрь — рожи злые и решительные. Готовы рвать и метать. Да и я накалился не меньше. К бездушному зверству обезумевших, за прошедшее время как-то можно было не то, чтобы привыкнуть, но он хотя бы объясним. А эти-то в разуме! Да еще и изощренно так душегубствуют,
Однако, хлебнув из фляги, перекурив и подостыв, решаю по-иному.
— Пусть бывшие рабы сами рассудят: кому — жить, а кому — нет.
Мне репутация нужна! Срочно! А кто знает — как система оценит расправу моих подчиненных над мирняком?
Обращаюсь к освобожденным:
— Вы все свободны. Можете взять, кому что нужно и идите — куда захотите! Эй, Одесса — объясни своим товарищам, что за нами следом идет большой отряд бармалеев. Так что — пусть поспешат.
После слов о дарованной пленникам свободе — в голове снова привычно дзынькает.
С надеждой открываю сообщение. Что там? Может, хотя бы соточку пунктов репы заработал, а? Вон ведь мы сколько народа одним махом осчастливили!
Ну!?
Тьфу! Какое там!
За руководство отрядом освободившим пленников, дают 15 пунктов положительной репы. Слезы! Что мне с ними делать? Мне хотя бы для открытия накопителя минимум 150 надо. Здесь и сейчас.
Ладно, что толку причитать? С миру по нитке — голому рубашка. И на том спасибо.
Худо-бедно, а двадцать пять очков за сегодня подсобрал. И ни одного бойца за день не потеряли.
Во главе толпы освобожденных иду обратно на площадь…
…Тот долговязый парень с репутацией минус тридцать — вполне предсказуемо скоропостижно скончался.
В муках.
Причем, казнен он был преимущественно рабынями женского пола. Мужички только необходимую техподдержку оказывали.
Удержусь от подробностей, да я, признаться, их и не видел. Не любитель. Но говорят: кол в задний проход они ему еще живому вбили.
Тут все понятно. Чего уж там. Гормоны у малолетнего ублюдка играют, а пленницы вот они. Да не просто пленницы — рабыни! Можно вдоволь поизмываться, если такая потребность у психики имеется.
У этого щенка, по-видимому, имелась…
Еще двоих его ровесников бывшие узники и узницы отмудохали до полусмерти, но все же не убили.
Как я понимаю — эти недоросли оказались менее рьяными, чем долговязый.
А вообще, помимо малолетнего трахаля-садиста, освобожденные рабы лишили жизни еще четверых местных, среди которых оказались даже две молодых бабенки. Местные «салтычихи», судя по всему.
После прошедшей экзекуции набиваем остальных албаноидов в бункер-зиндан. Оттуда не сбегут.
Правда прилечь там у них не получится — слишком уж много набилось.
…До тягости во всем организме наевшись жареной на костре баранины и выставив караулы, выбираем с ближними хату поприличнее и заваливаемся на ночлег.
— Сигнал оповещателя на чужих поставила? — и не дожидаясь язвительной усмешки, торопливо добавляю, — Понял. Извини дурака.
И тут же, как в яму неразличимую под мутной водой, проваливаюсь в бесцветный и бездонный сон…
Глава 5. Июль. Албания
Сон был глубоким, но слишком уж недолгим.
Проснулся еще до рассвета. Поворочавшись с боку на бок, понял, что всё. Больше не уснуть.
В голове всепроникающими октябрьскими сквозняками свистели самые разные мысли.
О потере умений, о нашем нынешнем безрадостном и почти критическом положении, об Ольге, о том, что сейчас происходит в моем городе, об идущей за нами погоне, снова об утраченных способностях.
Перегруженный мозг предлагал и сам тут же отвергал десятки самых немыслимых вариантов быстрого возвращения репутации — один бредовей другого.
Да ну его на хрен!
Что будет, то и будет!
Мысленно выругавшись, встаю и стараясь не шуметь, под ужасающий храп Шептуна выхожу на улицу.
Снаружи тихо, свежо до озноба и по-деревенски, как-то уютно, что ли. В городах такого ощущения не испытываешь. Вот-вот займется рассвет. А за ним придет новый день. Каким он будет?
Все ли доживут до заката?
Покурив с караулом, выставленным на окраине села, возвращаюсь и усаживаюсь во дворе на потрескавшуюся и выщербленную колоду для рубки дров.
Даже сюда доносится непобедимый, мощный храп художника, похожий на рычание неведомого эпического зверя.
Усмехаюсь: вот ведь насколько народ за последние дни вымотался — дрыхнут себе без задних ног под такую канонаду и даже ухом не ведут, бедолаги!
Снова задумываюсь об Ольге и племени, которые сейчас так далеки, словно находятся на другой планете.
Однако долго предаваться этим размышлениям мне не дает замаячившая над невысоким забором рожа одессита.
«Ну, заходи, раз пришел», — машу головой я.
С противным скрипом калитки персонаж просачивается во двор. Устраивается на дровах напротив.
— Спрашивай, — разрешаю я, заметив в его глазах прямо-таки полыхающий интерес.
— Угу, — кивает он, — Слышь, командир, а чё правда, что вот эти ваши блондинчики — не наши? Ну, в смысле — не с Земли?
— Откуда инфа? — снова невольно морщусь от этого: «слышь».
— Ну, твои бойцы меж собой о многом говорят. Да у меня и у самого глаза имеются. Только совсем уж дурак бы не понял.