Возвращение
Шрифт:
После недолгого колебания Мари высвободила свою руку и открыла сумочку.
— Я оставлю вам номер телефона моего супруга. Кто знает? Вы можете передумать…
Гнев Гийома растворился. Он чувствовал себя беспомощным перед необъяснимым сочувствием Мари. Не глядя на нее, он проговорил:
— Если вы намекаете на ссуду, то мое решение окончательное! И вашего поручительства мне не нужно!
— Я это уже поняла. Это был всего лишь жалкий предлог, чтобы заставить меня прийти, — это позволило вам освободиться наконец от боли, которая вас мучила. Надеюсь, теперь, когда вы излили
Молодой банкир внезапно побледнел. Неужели она угадала? Все указывало на него как на организатора этого мрачного фарса! И все же ей трудно было представить его печатающим на пишущей машинке измышления, которые заставили ее так страдать…
— Вы вдруг замолчали, мсье! — не отступала Мари. — Все сходится: на письмах был штамп Лиможа, где вы и проживаете; вы назвали моего мужа коллаборационистом… Так кто же в этой комнате преступник — вы или я?
— Не знаю, о чем вы говорите, мадам!
— Неужели? Вы сказали, что изнемогали под грузом общественного осуждения после смерти вашего отца. Я же говорю вам о боли, которую спровоцировали эти анонимные письма. Я их сожгла, но эти строчки навсегда запечатлелись в моей памяти. Еще немного, и нам пришлось бы уехать, расстаться с друзьями, оставить свой дом… И все это из-за труса, который побоялся бросить все эти обвинения нам в лицо! Но наша невиновность была признана публично, и письма перестали приходить. Если человек честен и порядочен, никакой поклеп ему не страшен. Поймите главное: прежде чем обвинять, наведите справки и не принимайте за чистую монету то, что кем-то преподносится вам как правда; всегда все проверяйте сами! Зачем снова барахтаться в грязи? Забудьте то, что заставило вас страдать, и смотрите вперед! Вы не должны отвечать за преступления других, за их ошибки. А теперь, с вашего позволения, я ухожу!
На этот раз Мари быстрым шагом направилась к двери и вышла из кабинета. На улице она набрала полную грудь прохладного и влажного воздуха. Какое это облегчение — наконец расслабиться и отпустить на волю эмоции! После этой встречи у нее остался горький осадок. Изнуренная конфронтацией с сыном Макария, Мари мечтала только о том, чтобы вернуться домой и поставить финальную точку в этом деле, каковой станет разговор с Адрианом. Теперь, когда ситуация прояснилась, им предстояло принять решение.
— Господи, как это неприятно! — прошептала она. — Макарий продолжает мне вредить, даже будучи мертвым! Этот бедный мальчик упадет с небес на землю, когда узнает, на что был способен его отец! Но я не стану до этого опускаться! Если он и узнает правду, то не от меня! В любом случае он бы и не поверил мне…
В поезде, следующем из Лиможа в Брив, у Мари было достаточно времени, чтобы обдумать эту невероятную встречу и ее последствия.
«Завтра же напишу Полю. Как он будет разочарован! Но мне противно даже думать, что будущее моего сына зависит от доброй воли Гийома
Мари прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза. Тотчас же красивое и своеобразное лицо сына Макария возникло перед ее мысленным взором. Потребность в отмщении за перенесенные в юные годы унижения и ложь матери подтолкнули его организовать сегодняшнюю мизансцену. За всем этим Мари видела куда больше страданий, чем злости. Как ни странно, ей было искренне жаль Гийома. К концу разговора у нее сложилось впечатление, что он скорее обеспокоен и растерян, чем одержим желанием мести.
Пора бы уже этому осеннему дню и закончиться! Она вздохнула и посмотрела на часы, с нетерпением ожидая, когда же покажутся крытые плитняком крыши Брива.
Уже почти стемнело, когда Мари, наконец, приехала в свой городок. Стоило автобусу из Брива остановиться на площади, как из дома вышел поджидавший жену Адриан. В доме вкусно пахло и было тепло, и у Мари сразу стало легче на душе. Нежность Адриана бальзамом пролилась на растревоженные раны. Он знал, как она боялась этой встречи в Лиможе с того самого дня, когда они узнали о родственной связи между Гийомом и Макарием. Не в силах больше оставаться в неведении, он спросил:
— Этот банкир — порядочный негодяй, надо полагать?
— Это было очень неприятно… Но я расскажу тебе все потом, в нашей теплой постели. Прошу, дай мне отойти от всего этого. И я бы съела чего-нибудь. Когда я волнуюсь, у меня просыпается волчий аппетит! А где Нанетт?
— В кухне, дорогая! Есть другие предположения? Вяжет, как обычно. Ты совсем не думаешь обо мне! Я так волновался, а ты не хочешь побыть со мной наедине!
Адриан часто просил жену уделять ему больше времени, находя, что Мари слишком погружается в повседневные заботы. Он испытывал потребность убеждаться вновь и вновь в том, что она все так же любит его, в том, чтобы целовать ее при малейшем поводе, прижимать ее к себе…
Она улыбнулась и приблизила свои губы к его губам. Адриан крепко обнял жену за тонкую талию и стал целовать с пылом юного влюбленного. Они воспользовались покоем большого опустевшего дома, чтобы насладиться этими объятиями в полутьме вестибюля. Некому было им помешать. Мари вздохнула, счастливая любовью своего супруга и его неутолимым желанием. Она обожала его жадные губы, его потребность в прикосновениях, в поцелуях, обожала, когда его ласковые руки скользили по ее бедрам…
— Идем, мне нужно подкрепиться! — шепнула она ему на ухо. — Надеюсь, ты сможешь немного подождать?
С игривым видом она отстранилась и увлекла его за собой в кухню.
Опаль, рожденная на ферме в «Бори», стала для Нанетт, которая частенько ощущала себя одинокой, приятной компаньонкой. Ласковая кошечка часто сворачивалась клубочком у ног старушки и мурлыкала от удовольствия. Когда ей хотелось есть, она взбиралась на угол буфета и оттуда подстерегала мышей.
— Эта кошка будет похитрее иных людей, — часто повторяла Нанетт и, невзирая на свой ревматизм, вставала, чтобы налить Опаль молока.