Возвращения домой
Шрифт:
А насколько лучше, я убедился час спустя. Из ресторана я отправился к Маргарет и застал ее за разговором с Элен. Обе были веселы и счастливы. Элен ожила; подобно Маргарет, она нелегко сдавалась. Я узнал, что она была у врача, и больше ей не хотелось обсуждать собственные неприятности. Когда я вошел, мне сразу стало ясно, что вместо этого они с удовольствием, увлеченно говорили о нас с Маргарет.
В этот летний вечер двухстворчатая дверь из гостиной в спальню Маргарет была распахнута; сестры сидели по обе стороны холодного камина в гостиной, которой мы никогда не пользовались зимой. На улице играли дети, было
Элен была одета так же подчеркнуто элегантно, как в парке, и здесь это особенно бросалось в глаза. Мне пришла в голову мысль, насколько не похожи друг на друга сестры. Несмотря на то что Элен была замужем, несмотря на ее модный вид, мне снова, как и в первый раз, почудилась в ней умная, щепетильная старая дева. И все же обе они были одинаково независимы, одинаково уверены в своих поступках, обе выросли в одной семье, где Маргарет бунтовала больше, чем ее сестра, их роднило все, вплоть до родинки на бедре, которая, как сказала мне Маргарет, была фамильной. У Элен не было беспечности Маргарет, и все же в других отношениях столь непохожая на сестру, которая была счастлива тем, что дает наслаждение мне и обладала глубокой и здоровой чувственностью женщины, для коей самая большая радость – доставлять радость другому, она действовала не менее обдуманно.
– Ты не должна так жить, – сказала Элен, оглядывая комнату. – Здесь очень неуютно. Майлс говорит, что ты бы лучше…
– Ну, если Майлс… – заметила Маргарет. – Он-то знает.
Они говорили о муже Элен, к которому обе относились с ласковым снисхождением, словно договорившись спасать его от самого себя. А ведь из того, что мне довелось о нем слышать, у меня сложилось впечатление, что он преуспевающий человек, любезный, независимый и серьезно смотрящий на вещи.
– Какая удача, что он выбрал именно тебя.
– Вот именно удача, – ответила Элен, – потому что ты сделала бы его несчастным.
Когда она говорила о нем, ее лицо становилось ласковым, удовлетворенным. Это была удовлетворенность матери; как любящий и послушный ребенок, он давал ей почти все, чего она желала.
Маргарет улыбнулась в ответ, и на мгновение мне показалось, что в глубине души и она мечтала о такой же удовлетворенности, о таком же доме, где царит раз и навсегда заведенный порядок, уютно горит в камине огонь и шторы надежно защищают от ночного мрака.
– Да, такое счастье не для меня, – согласилась Маргарет.
И тут я внезапно почувствовал, что разговор с Бетти, навеявший радужное настроение, затронул какие-то струны в моей душе и поверг меня в грусть и отчаяние.
Я припомнил другой вечер – не какой-то определенный, а один из многих, – когда так же вот, посидев с Бетти в баре, я шел домой к Шейле, где меня ожидала только Шейла и больше ничего.
Мысль о том вечере заслонила этот. Я слушал Маргарет и Элен, но ощущал какую-то тяжесть во всем теле; на мгновение мне показалось, что все это происходит во сне, когда бываешь лишь безучастным зрителем и не можешь пошевелиться.
Когда Маргарет незадолго перед тем рассказывала мне, как мечтает ее сестра иметь детей, она повторяла то, что уже говорила прежде; и, как прежде, что-то утаивала.
Увидев их вместе в этой
Слушая их разговор, я чувствовал себя неловко перед Элен, – ведь она была убеждена, что я сделаю ее сестру счастливой.
Когда она собралась уходить, я сказал, что был очень рад встрече. Но Маргарет зорко следила за мной. Проводив сестру, она вернулась в гостиную и с тревогой взглянула на меня.
– В чем дело? – спросила она.
Я поднялся ей навстречу, обнял ее и поцеловал. Сквозь раскрытые двери за ее спиной видна была кровать, а за ней окна, озаренные светом вечерней зари. Невероятным усилием я попытался сбросить давившую на меня тяжесть и сказал:
– Не пора ли нам поговорить?
– О чем?
– Нам нужно поговорить о нас.
Высвободившись из моих объятий, она отступила на шаг и посмотрела на меня. Глаза ее сияли, но она колебалась:
– Ты еще этого не хочешь, – сказала она.
– Мы не можем слишком долго тянуть, – ответил я.
– Ты уверен, что готов? – Ее голос зазвенел от волнения.
– Мы должны подумать о женитьбе.
Несколько секунд она молчала, хотя все время не спускала с меня глаз. Затем выражение ее лица, мрачное, резкое от внутреннего напряжения, внезапно переменилось, стало вызывающим и дерзким; такое выражение на лице другой женщины означало бы, что она решается на рискованное любовное приключение.
– Нет, сказала Маргарет. – Ты мне нужен, но я хочу, чтобы ты пришел ко мне по своей воле.
Эту фразу, которую мы недавно где-то слышали, она употребила для того, чтобы все сказанное представилось нам обоим не таким уж значительным. Она хотела показать мне, как глубоко она меня понимает. Она знала, что, хотя настроение у меня и отличное, я все же мучаюсь угрызениями совести или чем-то иным, не заслуживающим этого названия и более похожим на страх, как бы не повторилось то, что было с Шейлой. Пережитые страдания заставляли меня смертельно бояться новых. Маргарет не раз прятала от меня лицо, стараясь скрыть набегавшие на глаза слезы, потому что знала: если мне в голову придет мысль, что она несчастна, я навсегда потеряю уверенность в себе.
Она смирилась с этим, как смирилась и кое с чем другим, хотя ей было еще труднее. Иногда при воспоминании о Шейле я испытывал не страх, а радость. Обманутый памятью, я вновь переживал те времена, – пусть длились они ничтожно мало, – когда Шейла, менее земная, чем я, окрыляла меня. Обманутый памятью, я иногда позволял этой призрачной радости, этому придуманному прошлому торжествовать над нашим с Маргарет счастьем, и тогда счастье это становилось бременем.
Она понимала все это, но не знала, способен ли я обрести свободу. Сумею ли я начать все снова, войти в ту жизнь, о которой она мечтала? Или я из тех людей, кто в глубине души сам готовит себе поражение? В поисках ответа она смотрела на меня с любовью и нежностью, но у нее не было жалости ни к себе, ни ко мне.