Возвратный тоталитаризм. Том 1

Гудков Лев

Процесс реставрации структур тоталитарного сознания шел постепенно, одни понятия и представления замещались другими или играли роль вводных образований для последующей их замены на собственно тоталитарные идеологемы. Так, борьба с терроризмом (порожденным неспособностью новой власти решать проблемы нового федеративного государственного устройства – перейти от унитаризма к федерализму) трансформировалась в борьбу с международным терроризмом, потребовавшим военного вмешательства во внутренние дела других стран и участия в войнах за пределами России. Борьба с мнимым влиянием Запада (угрозой со стороны НАТО, США и других стран) способствовала переключению внимания общества с внутренних проблем на внешние, обоснованию необходимости применения чрезвычайных мер – «укрепления государства» (то есть освобождения власти от общественного, в том числе – парламентского, партийного, публичного контроля), отмены свободы слова и информации, а значит – превращению правящей клики в суверенного обладателя государственной машины насилия и принуждения и права распределения национальных доходов.

Государственный патернализм: базовая структура постсоветского массового сознания. Внешняя политика – область наименее проблематизируемая массовым сознанием. Она даже номинально

не подлежит контролю со стороны «общества». Другими словами, внешняя политика в России, с точки зрения общественного мнения, приобрела чисто символический [34] или церемониальный характер, став обязательным предметом всеобщей аккламации. Поэтому она (как и военная доктрина или доктрина национальной безопасности) полностью закрыта для рациональной дискуссии в обществе [35] .

34

В семиотическом плане «символ» – это знак, управляющий другими знаками, то есть регулирующими или демонстративными действиями.

35

Павлов И. Ю. ФСБ под прикрытием // Новая газета. 10.04.2020. URL: https://novayagazeta.ru/articles/2020/04/10/84823-fsb-pod-prikrytiem-epidemii.

Внешняя политика квалифицируется либо как череда политических провалов у реформаторов и демократов – у Горбачева и у Ельцина, либо как область наиболее значимых достижений – у Путина. Без переходов и аргументов. Само по себе такое восприятие какой-то области жизни указывает на «сверхценный» характер происходящих в ней событий. Отсюда – невозможность спокойного и прагматического анализа, болезненная чувствительность к вопросам «представительства национальных интересов» и «защиты национального достоинства» [36] . Особая важность этой тематики связана с тем, что других возможностей выразить значения «всего целого», национального единства, кроме как представив свою страну в борьбе с другими странами и силами (соответственно, с исходящими извне опасностями и угрозами), нет. Взгляд на коллективное целое семантически возможен (допустим) лишь как точка зрения власти, руководства страны. В этом заключается суть идентификации «страна – власть», «Запад —Россия», «враг – “лишь бы не было войны”». Страна не существует как совокупность самодостаточных и достойных самих по себе граждан, а лишь как власть («государство»), руководствующаяся только своими интересами, а значит – обладающая полным суверенитетом в отношении неопределенного множества своих подданных.

36

Примером подобного отношения могут служить «войны памятников» как важнейшие темы пропаганды. Они дают повод для яростных обличений «фашистов» и «русофобов» в бывших соцстранах, переносящих с ранее установленных мест или демонтирующих памятники советским солдатам (Эстония, Болгария) или генералам (Польша, Венгрия, Чехия), Ленину (Украина).

Частые споры по поводу того, движется ли Россия в сторону национального государства либо остается по преимуществу империей, довольно схоластичны. Их суть – сведение своеобразия российской государственности к одному из общепринятых классификационных определений. Если же исходить из содержания массового сознания, стараясь выделить определяющие коллективные установки и конвенции относительно природы российского государства, то здесь доминантным признаком «государства» будет идея права на насилие, на принуждение, ничем иным не обоснованное, кроме самого статуса государства. Другими словами, российское понятие «государства» логически тавтологично, государство – самотождественно, самодостаточно. Сам акт высказывания о государстве (власти) определяет, конституирует, формирует значения подданного, гражданина, подчиненного, обывателя – человека, во всем зависящего от государства. «Национальность» здесь – не характеристика единицы из множества равнозначных субъектов, образующего все целое, а лишь маркировка принадлежности или отнесенности к одному из государственных таксономических классов обывателей, которые не могут сами по себе стать «политическим телом». Точно так же в понятии «империя» значимым и привлекательным остается только одна идея: это идея насилия, объединяющего все разнородные территории путем принуждения или завоевания. В ней нет других общих значений, кроме триумфа силы, героизма колонизационных завоеваний, милитаризма, права повелевания. Дело не в империи как конституционной форме государства или истории его возникновения, территориальном принципе организации и управления, а в принципе легитимности – суверенности субъектов насилия. Поэтому в российском контексте «национальное государство» – это синоним «государства подданных русской власти».

В этом отношении оно имеет общее, взаимосвязанное или пересекающееся содержание с понятиями «патернализм», «национализм», «консерватизм», «империя», «великая держава» и другими, аналогичными по функции. Правильнее было бы сказать, что они имеют родственное происхождение, у них общие корни или истоки, общая посылка: консолидация через насилие. Поэтому важнейший фактор национального или коллективного «единства» – это всегда объединение не «за», а «против».

В публичном поле могут быть представлены (допустимы) лишь успехи руководства страны, защищающего «национальные интересы России», или осуждение «преступных ошибок» предшествующего руководства – отдача Крыма, вывод советских войск из Германии, «беловежский сговор» и пр. [37]

37

Но никогда под такую характеристику не попадали ни Ялтинская конференция, ни пакт Молотова – Риббентропа и т. п. Попытки переоценки их сегодня законодательно квалифицируются как акты «фальсификации истории», а некоторые и как уголовные преступления, выражающиеся в пересмотре хода и итогов Второй мировой войны и действий советского руководства.

Суть этих «интересов» сводится к трем пунктам:

а) актуальная защита режима, его сохранение, то есть обеспечение условий функционирования крупнейших корпораций, возглавляемых доверенными лицами из ближайшего окружения Путина (уравнивание интересов отдельных групп с интересами всего населения);

б) противодействие «экспансии Запада», в частности – расширению НАТО: подавление либеральных идей и

ценностей демократии, отказ от приоритетности международного права, прав человека, всего, что противостоит смысловым основаниям репрессивных режимов, утверждение символического авторитета России в мире;

в) поддержание стабильности в «многополярном мире» (сотрудничество с консервативными, авторитарными или антизападными режимами как условие ослабления господства США, ЕС и других демократий).

С приходом Путина к власти населению упорно навязывается мысль о спасительности возвращения к национальным традициям, к ценностям патриотизма. Пропаганда подавала и интерпретировала любые действия Путина как исключительно персональный успех «национального лидера», получавшего «безусловное признание в мире» [38] .

38

Здесь полная аналогия с технологией рекламы, например, шампуня: «Все в восхищении смотрят на тебя!».

Такое положение остается вплоть до настоящего времени: область внешней политики признается всеми в стране (включая – что важно для понимания происходящего в России – и оппозиционных политиков) сферой наивысших достижений и успехов Путина. Как показывают опросы общественного мнения, Путин не добился серьезного прорыва в экономике; не смог решить по существу чеченскую проблему; провальной считается его борьба с коррупцией и преступностью; государство функционирует крайне неэффективно и т. п. [39] Но его международная политика, как признает российское общественное мнение, чрезвычайно результативна. Главное его достижение заключается в признании и восстановлении «авторитета России на международной арене»..

39

Однако, несмотря на эти изменения (а может быть, вследствие их) легитимность самого Путина, занявшего в третий раз, вопреки нормам Конституции РФ, пост президента, к 2013 году ослабла: общество начинало уставать от него и требовать политических свобод, честных выборов, участия в политике новых людей, новых политических программ. Причины падения популярности «национального лидера» лишь косвенно связаны с путинской идеологией государственного национализма. Массовое недовольство было вызвано в первую очередь снижением уровня жизни после экономического кризиса 2008–2009 годов, сокращением социальных расходов государства и усилением бюрократического давления на бизнес и общественную жизнь, нарастанием коррупционных скандалов в высшем руководстве. Правительство оказалось не в состоянии отвечать на патерналистские ожидания своих подданных – гарантировать необходимый уровень существования (а это основа легитимности авторитарного правления). Популярность Путина (его личный рейтинг) к концу 2013 года оказался в низшей точке за все годы его правления. Но общественное раздражение из-за подавленности общественной и политической жизни, цензуры в СМИ могло найти выход для себя лишь в разнообразных формах ксенофобии, достигшей самого высокого уровня за все годы социологического наблюдения.

Взаимосвязь патернализма с национализмом очень глубокая – их роднит не просто резкое упрощение реальности (через устранение, вытеснение представлений о сложности, разнообразии, структурно-функциональной дифференцированности общества), но и язык понятий: патернализм апеллирует к органическому стилю мышления, к восприятию отношений людей с властью как квазисемейных, как бы родственных, воспроизводя вместе с тем иерархию соподчинений отца и детей, авторитет и безусловный статус главы дома или рода, признаваемый другими членами семьи, его право на принуждение в отношении всех «младших» или зависимых членов рода [40] .

40

На существование сознания таких отношений указывает уже сама органическая метафорика: происхождения, рождения / смерти, любви / ненависти, здоровья / патологии (болезни), зрелости / незрелости, молодости / древности, своих / чужих, полноправных носителей культуры / неполноценных и т. п. Она включает модальность «естественности», очевидности, действительности, которые не требуют дополнительного обоснования или аргументации высказываемых суждений. Такого рода модальность высказываний носит характер аподиктичности, суггестии.

Таблица 1.1

Как вы считаете, с

может или не сможет большинство людей в России прожить без постоянной заботы, опеки со стороны государства? [41]

Патернализм постулирует неравноправие отношений господства, зависимости подданных от власти. Выражением этой асимметрии является «потребность граждан в заботе» о них власти, без которой они не могут существовать, в которой они нуждаются (табл. 1.1). Вместе с «заботой» вводится априорная антропологическая посылка о ценностной неполноте или ограниченной дееспособности частного человека и, напротив, превосходстве и суверенитете власти (держателей власти, то есть круга или группы лиц, апроприирующих и приватизирующих все ресурсы государства – от средств насилия и принуждения до прав собственности и распоряжения общим «богатством»). Государственный патернализм предполагает насилие и дополняет его функцию – ценностную дисквалификацию объекта насилия, проекцию на него представлений, отказывающих частному человеку, индивидуальности в ценности и значениях самодостаточности и автономности. Тем самым государственный патернализм (в разных его вариантах – от социализма до авторитаризма или тоталитаризма) присваивает права на определение условий ограничения свободы и прав отдельного человека. Он устанавливает приоритетность потребностей (вменяемую людям иерархию необходимого и желаемого) и интересов целого над ценностями автономной субъективности. Речь не только о налогах, но и о праве объявления войны или чрезвычайного положения, введения новых законов, ограничивающих пространство свободы граждан, доступности той или иной информации, образовании, мобильности и многом другом. Иными словами, речь идет о распределении вменяемых прав и социальных статусов.

41

Однако абсолютное большинство (от 56 до 65 % в разные годы замеров) живет, «полагаясь только на самих себя и не рассчитывая на государство».