Вперёд, Дживз!
Шрифт:
Наконец дядя добрался до ящика, в котором лежала рукопись.
– Заперто, – пробормотал он, изо всех сил дёргая за ручку.
– Да, там можешь не искать. Он… он… заперт, и вообще закрыт.
– У тебя нет ключа?
Тихий почтительный голос за моей спиной произнёс:
– Простите, сэр, мне кажется, вам требуется этот ключ. Он лежал в кармане ваших брюк.
Это был Дживз. Как всегда, он появился бесшумно и сейчас стоял с моей вечерней парой в одной руке и ключом в другой. Если б я мог, я придушил бы его на месте.
– Благодарю вас, – сказал дядюшка.
– Не за что, сэр.
В следующее мгновение
– Нет, – услышал я его голос. – Здесь тоже ничего. Пусто. Спасибо, Берти. Надеюсь, я не очень тебя потревожил. Наверное… э-э-э… Беркли ошибся.
Когда он ушёл, я тщательно запер дверь. Потом повернулся к Дживзу. Он аккуратно вешал мой костюм на спинку стула.
– Э-э-э… Дживз!
– Сэр?
– Нет, ничего.
По правде говоря, я не знал, с чего начать.
– Э-э-э… Дживз!
– Сэр?
– Ты… там… ты случайно не…
– Я вынул бандероль из ящика сегодня утром, сэр.
– Наверное, моё поведение кажется тебе несколько странным, Дживз?
– Вовсе нет, сэр. Я случайно слышал ваш разговор с леди Флоренс позавчера вечером, сэр.
– Да ну, прах его побери?
– Да, сэр.
– Знаешь… э-э-э… Дживз, я думаю, что вообще-то, если ты, так сказать, оставишь рукопись у себя, пока мы не вернёмся в Лондон…
– Безусловно, сэр.
– А затем мы… э-э-э… попросту говоря, забросим её куда-нибудь, и дело с концом. Что?
– Вне всякого сомнения, сэр.
– Я поручаю это тебе, Дживз.
– Можете не беспокоиться, сэр.
– Знаешь, Дживз, а ты малый не промах.
– К вашим услугам, сэр.
– Один на миллион, клянусь своими поджилками!
– Вы очень добры, сэр.
– В таком случае на сегодня всё, Дживз.
– Слушаюсь, сэр.
Флоренс вернулась в понедельник, но я увидел её только в столовой, куда гости собрались на чаепитие, так что нам удалось поговорить не раньше, чем они разбрелись кто куда.
– Ну, Берти? – спросила она.
– Порядок.
– Ты уничтожил рукопись?
– Не совсем, но…
– Как это не совсем?
– Понимаешь, дело в том…
– Берти, ты увиливаешь от ответа.
– Да нет, всё в порядке. Просто…
И я собрался рассказать ей, что произошло, когда из библиотеки вприпрыжку выбежал дядя Уиллоуби, сияя, как двухлетний ребёнок. Старика было не узнать.
– Удивительное событие, Берти! Я только что разговаривал по телефону с мистером Риггзом, и он сказал мне, что получил мою рукопись сегодня утром! Представить себе не могу, чем была вызвана такая задержка. Загородные почтовые отделения работают из рук вон плохо. Надо будет написать жалобу в центральное управление. Нельзя допустить, чтобы ценные посылки не приходили в срок!
Всё это время Флоренс сидела ко мне в профиль, когда же дядюшка закончил говорить и упрыгал обратно в библиотеку, она резко повернулась и бросила на меня взгляд, который резал не хуже кухонного ножа. Наступила тишина, настолько ощутимая, что её можно было хлебать ложками.
– Ничего не понимаю, – сказал я, не выдержав долгого молчания. – Нет, не понимаю, клянусь всеми святыми!
– Зато я понимаю. Я очень хорошо понимаю, Берти. Ты струсил. Тебе не захотелось рисковать…
– Нет, нет! Конечно, нет!
– Ты предпочёл потерять
– Но послушай!
– Ни слова!
– Но Флоренс, старушка!
– Я не желаю больше с тобой разговаривать. Теперь я понимаю, что твоя тётя Агата была абсолютно права. Прошло то время, когда я считала, что из тебя может получиться что-то путное. Теперь я вижу, что это невозможно!
И она вышла из столовой, оставив меня страдать в одиночестве. Когда я немного отошёл от полученной встряски, я отправился к себе и дёрнул за шнурок звонка. Дживз появился в комнате с таким видом, как будто ничего не произошло и не могло произойти. Я никогда не видывал более спокойных малых, чем он.
– Дживз! – в отчаянии воскликнул я. – Дживз, эта бандероль пришла по почте в Лондон!
– Да, сэр?
– Эго ты её послал?
– Да, сэр. Я действовал в ваших интересах, сэр. Я думаю, и вы, и леди Флоренс переоценили опасность того, что люди оскорбятся, прочитав о себе в воспоминаниях лорда Уиллоуби. По собственному опыту я знаю, сэр, что любой нормальный человек гордится, когда его или её имя появляется в печати, независимо от того, что о нём или о ней пишут. У меня есть тётя, сэр, у которой несколько лет назад стали сильно опухать ноги. Она попробовала лечиться «Несравненным бальзамом Уолкиншоу» и испытала такое облегчение, что тут же послала фирме письмо с благодарностью. Её радость при виде фотографии в газете своих нижних конечностей до (зрелище более чем отвратительное, сэр) и после лечения была так велика, что это натолкнуло меня на следующую мысль: большинство людей хочет, чтобы сведения о них были опубликованы. Кроме того, если бы вы изучали психологию, сэр, вы поняли бы, что почтенные старые джентльмены будут крайне польщены, если кто-то напишет о том разгульном образе жизни, который они вели в молодости. У меня есть дядя…
Я проклял его тётей и дядей, а заодно всю семью до седьмого колена.
– Ты знаешь, что леди Флоренс расторгла нашу помолвку?
– Вот как, сэр?
И ни капли сочувствия! С тем же успехом я мог сказать ему, что сегодня хорошая погода.
– Ты уволен!
– Слушаюсь, сэр.
Он деликатно кашлянул.
– Раз я больше у вас не служу, сэр, я могу высказать своё мнение, не боясь показаться навязчивым. Я считаю, что ваш союз с леди Флоренс был бы крайне неудачен. Её светлость своевольна и деспотична, полная противоположность вам, сэр. Я находился в услужении у лорда Уорплздона около года, и за это время у меня было много возможностей изучить характер её светлости. Прислуга отзывается о ней далеко не благоприятно. Вспыльчивость её светлости вошла у нас в поговорку. Вы не были бы счастливы в браке, сэр!
– Убирайся!
– Я также считаю, что метод, который она выбрала для вашего обучения, пришёлся бы вам не по вкусу. Я пролистал книгу, которую вам дала её светлость, – книга лежала на столе с тех пор, как мы приехали в Изби, – и, по моему мнению, такая литература вам не подходит. Вы не получили бы удовольствия от подобного чтения. И я слышал от горничной, которая ненароком подслушала разговор её светлости с одним отдыхающим здесь джентльменом, что на днях она собирается заставить вас проштудировать труды Ницше. Вам бы не понравился Ницше, сэр. Его идеи в корне порочны.