Вперед, на запад!
Шрифт:
– Получается, что вы ищете психологического оправдания...
– Не оправдания!
– крикнул Тарасенко.
– Я на то напираю, что техника техникой, только надо и до сознания минера добираться!
Михайлов, комиссар батальона, человек спокойный и на первый взгляд даже немного вялый, хорошо дополнял своего вспыльчивого командира. В разговоре он всегда развивал и одновременно смягчал его мысль. Сейчас он вступил в спор весьма своеобразно - предложил Егорову сигарету, а когда тот нервно потянулся к его зажигалке, так долго и безрезультатно крутил колесико,
Михайлов сказал:
– У меня, простите, товарищ Егоров, зажигалка замедленного действия.
Все рассмеялись. Улыбнулся и Егоров. Михайлов продолжал:
– Вы тоже немножко нервничаете, товарищ Егоров, когда сразу нет огонька. Вот и наши минеры так. Но мы, принимая все ваши указания, их убедим...
В этот момент дежурный доложил, что приехал связной из отряда Кравченко.
У Кравченко рации не было. Он передавал свои донесения через штаб батальона Тарасенко. На счету его отряда в день моего выезда из Лобного было записано 13 подорванных эшелонов. В последнем своем донесении, которое я читал, Кравченко жаловался на недостаток тола, просил, как всегда, выделить ему добавочно оружия, а то мол он, командир, сам вынужден обходиться без автомата...
Занятые оживленным разговором, мы не сразу пригласили связного от Кравченко - что он особенно важного мог сообщить? Наверное, опять жалуется на недостаток оружия.
Связной напомнил о себе: передал через дежурного, что командир велел ему не задерживаться - вручить сводку и сейчас же обратно. Это был хлопчик лет девятнадцати в подпоясанной сыромятным ремешком домотканной свитке, в картузе, точь-в-точь таком, какие носили у нас до революции уличные торговцы фруктами. За ремешок были заткнуты рукавицы, кнут; рядом с ними висели две ручные гранаты. Хлопчик отдал честь, а потом вдруг снял картуз и поклонился в пояс.
– Что, не учил тебя разве командир, как надо рапортовать?
– Так точно, учил.
– А зачем же ты кланяешься?
– Так в хате же...
– Значит, ты командира в хате не видел?
– Ни. В хате я не був с тогу року, як каратель нашу хату спалыв.
– Ну, а где сводка?
Хлопчик полез в сапог и достал измятую бумажку с кодированным донесением. Пока я разбирался в цифровых обозначениях, связной улыбался во весь рот...
– Ого!.. Ошибка, наверное. Посмотрите-ка, товарищ Егоров.
Егоров прочитал вслух:
– С восьмого по четырнадцатое августа подорвано девять эшелонов противника. Из них один ремонтный поезд, который подорвался в ночь на пятнадцатое августа на мине замедленного действия. Всего за тридцать один день подорвано двадцать два эшелона. Общий перерыв движения в результате действий отряда - сто пятьдесят четыре часа...
– Брехня!
– с сердцем воскликнул Тарасенко.
Что тут стало со связным! Он побледнел, весь подобрался, улыбка мгновенно сбежала с его лица. Казалось, он кинется на Тарасенко. Но хлопчик только набрал в грудь воздуха и с шумом его выпустил - сдержался.
– Говори, говори, -
– Наш командир николы не бреше!
– воскликнул он с жаром.
– А ты что, сам эшелоны считал?
– с усмешкой спросил его Тарасенко.
Связной не удостоил его ответом, даже не повернулся в его сторону.
– Надо разобраться, - с сомнением покачивая головой, сказал Егоров...
– А я кажу - вин николы не бреше!
– повторил связной.
Чтобы охладить его пыл, я приказал ему выйти. Разобраться действительно следовало. Если б я не знал, что Кравченко хмельного в рот не берет, решил бы, что донесение он писал под влиянием винных паров.
Кто-то из штабных работников батальона проговорил как бы про себя:
– Позавчера Кравченко передали указание о подготовке материалов к награждению...
– Э, бросьте, - сказал я. Сказал, но тут же подумал, что сведения, которые дают большие отряды, тщательно проверяются. И к Балицкому, и к Маркову, и сюда, к Тарасенко, ездили товарищи из штаба соединения. У Кравченко же никого не было. Как ни тяжело подозревать заслуженного командира в очковтирательстве, но проверить его донесение необходимо.
"В сущности, что я знаю о характере Кравченко?" - подумал я.
Он сдержан, хладнокровен, но бывает резок. Аккуратен, исполнителен и, безусловно, храбр. Но ведь Кравченко разведчик с большим стажем. Качества, которые я подметил, могут быть вовсе и не качествами его характера, а всего лишь профессиональными признаками.
– Сколько толу он у нас получил?
– спросил я Егорова.
– Я как раз об этом-то и думаю, товарищ Федоров. В последний раз отправили ему сто кило...
– Из них двадцать я взял у него в долг, - сказал Тарасенко.
– Тогда, - продолжал Егоров, - тем более странно. За все время сто восемьдесят кило... Если считать по нормам Балицкого, пятнадцать-двадцать килограммов на эшелон... Никак не получается...
– Ладно, на месте поговорим. Вы тут оставайтесь, товарищ Егоров...
Распрощавшись с товарищами, я вскочил в седло и приказал связному ехать поскорее...
*
Приходилось мне бывать и в крупных соединениях, и в небольших отрядах. Все они в чем-то походили друг на друга. Сперва задержат на заставе, проверят, потом протоптанной дорожкой подъезжаешь к лагерю и у штабной палатки или землянки видишь снующий народ. Если ночь, как сейчас, - у костра сидят, полулежат, беседуют дежурные. Командир вскочит, пойдет навстречу.
А тут мы учуяли уже дымок костра, а заставы все нет. Вдруг связной его фамилия Гарбузенко - сказал громким шепотом:
– Почекайте, я натяну, чтоб не гремело...
– Слез со своего коняки, уверенно пошел в темноту леса и долго с чем-то там возился. Я пошел за ним. От дерева к дереву, удаляясь вглубь, были натянуты в два ряда парашютные стропы с привешенными к ним пустыми консервными банками. Гарбузенко сообщил мне, что это сооружение подходит к самому штабу. Я дернул. Банки загремели. В ту же секунду Гарбузенко свистнул два раза протяжно и один раз отрывисто.