Вперед в прошлое 3
Шрифт:
Отец вздохнул, вставая.
— Сын, понимаю, тебе хочется поиграть в сыщика. Но я не буду в этом участвовать — некогда. Кстати, как мать?
— В Москве. Ее взяли на обследование в онкоцентр. — Я сделал паузу, отодвинулся. — Взяли анализы… Нет у нее рака. Завтра домой едет.
Отец выпучил глаза:
— Ты… ты…
— Ты не рад? — Я изобразил удивление. — Уж думали квартиру продавать, чтобы маму спасти, и тут такой подарок…
— Чего?.. Когда?!
— Да вот, в полдень только позвонила. Хотел тебе сразу сказать, да боялся.
—
Я пожал плечами и сказал правду:
— Ты нам помог, думая, что мама умирает. А теперь вдруг выясняется, что она здорова, и получается, ты зря помог.
— Как это — зря? — повелся на манипуляцию он. — Вы — мои дети.
— Спасибо, папа. Я пойду.
— Куда?
— Думать, как помочь Алисе Миковой.
Я зашагал прочь. Он не окликнул меня.
Радует, что отец отрицает существование серийного убийцы. Но вдруг тот самый маньяк просто закапывает тела или топит в каком-нибудь озере, потому и нет трупов? Как говорится, нет тела — нет дела. Желание отца не нагружать себя сомнительными делами, которые не факт, что раскроются, понятно. Придется выкручиваться самому. Благо что есть Борис, который достаточно прокачался как художник и сможет нарисовать Алисин портрет.
Глава 2
Пташки
На операцию «пташки» я выделил две тысячи. Кто, как не бродяги, знает все об изнанке жизни? Кому, как не им, лучше других известно о зверях в человечьем обличье? Кого, как не их, некому защитить? Потому они сбиваются в стаи и держатся друг друга, и, если появляется новенький, об этом сразу узнают все.
Где искать бродяг? Там, где можно чем-нибудь поживиться и добыть еду: на рынке. А он скоро закроется, потому идти пешком я не стал, а проехал две остановки на троллейбусе.
Заодно узнаю, как дела у валютчика Павла, удалось ли ему перепродать мой кофе.
Я немного ошибся: закрывали только огороженную, так сказать официальную часть рынка, и кто не успел распродаться, перемещались за ворота на площадки и аллеи вокруг него.
Возвращавшиеся с работы люди стремились пополнить запасы продовольствия, и было не протолкнуться.
Я прошелся вдоль ряда, где продавали вперемешку фрукты и вещи, по большей части детские. Отметил, что фрукты не берут, экономят: зачем покупать то, что растет во дворах и вдоль дорог, когда можно это взять бесплатно.
Вернувшись к стоянке с машинами оптовиков, я не нашел знакомую армянку. Народ кишел, но никто особо ничего не брал. Словно вся эта толпа вышла сюда только для того, чтобы потусоваться.
Важно было не просто сделать дело, а найти правильный момент, потому я ходил туда-сюда по стихийным рядам, надеясь увидеть Наташку, которая с Борей должна была поехать подавать кофе. Как у нее получилось? Это я узнаю, только когда вернусь домой.
Обойдя рынок, я заметил валютчика Павла на своем месте — как всегда модно прикинутого, в начищенных туфлях, брюках и бордовой рубашке. Он тоже меня увидел, подмигнул, подозвал жестом.
— Привет,
Я пожал протянутую руку и задал стандартный вопрос:
— Как дела?
— Где ты взял тот кофе? Народ распробовал и еще хочет.
— В подвале расфасовал, — улыбнулся я.
— Еще расфасуешь, или то была разовая акция?
— Расфасую, — кивнул я. — Но не завтра.
— Ну да, до Ростова и обратно сутки ехать, да?
— Никто прям сразу не поедет, — сказал я, смекнув, что он пытается меня подловить, узнать в каком городе беру товар — вот хитрый зараза, деньги почуял. — Сколько нужно?
— Нужно не просто «сколько», нужно, чтобы ты больше нигде его не продавал. А если вздумаешь продавать, не дешевле восемнадцати тысяч.
— Логично, — принял условие я. — Но ты ж понимаешь, что шесть штук — это не опт. Вот если пак или больше… В паке двадцать четыре штуки.
— Два пака по одиннадцать будет? Потом еще возьму, — пообещал валютчик.
Я помотал головой.
— Реально отдал тебе по минимальной цене. Дешевле — себе в убыток.
— Ой да расскажи мне, — засмеялся валютчик. — Сколько он на розницу? В Ростове, да?
— В Сыктывкаре. — Я ответил улыбкой на улыбку. — Три пака возьмешь, вот тогда — по одиннадцать пятьсот. В розницу он в том же Ростове продается дороже, уж поверь.
Валютчик задумался. Я его немного простимулировал:
— Пятьсот рублей… Я потеряю тридцать шесть тысяч, которые заработаешь ты.
Подошел молодой мужчина, продал десять долларов. Я подождал, пока он уйдет, и продолжил:
— Жаль, что ты не можешь дать гарантий, что не начнешь выкручивать мне руки, когда я приду с товаром. Типа клиенты отказались, давай за десять…
— Не будет этого, — заверил меня валютчик. — Ты мне еще пригодишься. Так что, на неделе привезешь?
— Один пак, потом — больше, — пообещал я, смекнув, что все равно нет денег на такую большую партию, да и не стоит играть по-крупному с непроверенным заказчиком.
— И откуда ты взялся такой прохаванный. Не пацан, а инкарнация старого еврея-ростовщика.
Я засмеялся и сказал, имитируя одесский акцент:
— Таки это г’асценивать как комплимент?
— Таки да.
К валютчику пришли муж с женой менять крупную сумму денег: жена действовала, муж стоял на стреме. Я помахал рукой и удалился. Можно ли ему доверять? Нет, потому что доверять нельзя никому, и на сделку придется брать взрослых, чтобы подстраховали.
Возле ларька я заметил беспризорников: тощих девочку лет шести-семи и мальчишку постарше. Оба белобрысые, веснушчатые, со вздернутыми носами — сразу видно: брат и сестра. Девочка ела пирожок, мальчишка наблюдал за ней, сглатывая слюну.
Еще не наступило время изобилия, когда зажравшиеся беспризорники питались сникерсами и запивали колой, сейчас они действительно голодали, были тощими, их животы раздулись — не от голода, от полугнилых фруктов, которые они собирали на полу после закрытия рынка.