Впереди - Берлин !
Шрифт:
– Товарищ командующий! Танки!
– обрадовался Харчевин.
Снизу, против течения, катерок тянул к нам на пароме танки Мусатова.
– Ох и жмет!
– удивился Катуков.
– Кто ведет катер, Харчевин?
– Ефрейтор Ковальский. Я пишу реляцию о присвоении ему звания Героя. Вместо пятнадцати минут делает рейс за пять-шесть. Катер весь пробит, он уже второе обмундирование изрезал - отверстия забивает. А сам третьи сутки без сна, без перерыва. Все возит, ни разу на берег не сошел. Понтоны починил под таким огнем, что думали - живым не будет. Изранен весь, а
– Поддержим. Позови и того героя, что тонущих спасал. Сапер подошел.
– Явился по вашему приказанию, товарищ командующий.
– Фамилия, имя, отчество?
– Чупин Алексей Михайлович.
– Сколько людей спас, товарищ Чупин?
Улыбка пробилась на посиневших губах сапера.
– Шестнадцать.
– Будем ходатайствовать о присвоении тебе звания Героя Советского Союза.
– Служу Советскому Союзу!
– Чупин хотел остаться серьезным, но радость так и выплескивалась из глаз, растягивала губы в улыбку.
Забегая вперед, скажу сразу, что и Ковальскому и Чупину было присвоено звание Героя Советского Союза.
Подошедшему подполковнику Мусатову была поставлена задача, и мы отправились на Баранувскую переправу.
Дорогой поделился с Катуковым своими мыслями.
– Мало мы награждаем саперов. А какие это герои! Я смотрел отчеты: по триста пятьдесят - четыреста процентов нормы дают. И бомбят их, и обстреливают. От труда-к бою, от боя - к труду. Да и не отделишь, когда бой, когда труд! Танкисты - и то их мужеству удивляются. Комбат Иванов как-то при мне признался: "Нам за броней одна угроза - прямое попадание бомбы или снаряда, а саперов достанет любой стрелок". Саперы - гордость армии. И ошибаться им, как известно, нельзя. Любой имеет это право - на ошибках учимся, а саперы-минеры не могут. И всегда они в сторонке, и редко кто о них громко доброе слово скажет.
– Надо бы, чтоб в армейской газете о них чаще писали.
– Правильно. Я подскажу Василию Смирнову. У него перышко хорошее, напишет - так уж все прочтут.
– Топор да лопата - орудия мирные, - отозвался Катуков.- Но такой саперской работы, как у нас, в мирное время не бывает и быть не может. Тут человека смерть поджимает, торопит: "Скорей работай, скорей". А кто смерти не боится? Врет, кто говорит, что не боится...
На Баранувской переправе паромы работали сравнительно нормально. Михаил Ефимович пристально рассматривал переправлявшиеся машины и велел позвать старшего на переправе. Старшим оказался полковник С.Н. Яценко.
– Виноват, что не доложил о прибытии. Переправляю бригаду. Тылы пока оставил.
– А что это за танки?
– Полковника Драгунского.
– Кого?
– Брови Катукова поползли на лоб.
– Он же давно у нас не служит, он теперь у Рыбалко командиром бригады.
– Так точно. Он вышел к переправе и попросил перебросить его с бригадой на западный берег. Переправа была свободна, и танки на плацдарме нужны,- я их и переправил.
– Но армия Рыбалко должна переправляться левее!
– Мне это не известно. В моем присутствии Драгунский радировал в штаб корпуса,
Лицо Катукова выражало тревожное недоумение.
– Где сам Драгунский?
– Полчаса назад переправился.
Так мы и не поняли, как это на наших переправах очутилась бригада из 3-й танковой армии. Поспешили к Ивану Федоровичу Дремову в штаб 8-го корпуса, расположившийся в лесу, недалеко от Сташува, километрах в тридцати пяти за Вислой.
Нас встретил начальник штаба полковник В.П. Воронченко. Это был всесторонне развитый офицер, долгое время преподававший в военной академии. В докладе, который он нам представил, проявился не только высокий тактический, но и преподавательский дар Воронченко. Я откровенно восхищался речью полковника: умеет же доложить человек! Зато не избалованный такими выступлениями
Катуков прошептал мне на ухо: "Как его Шалин выслушивает, а?"
– Вы короче, короче,- наконец не выдержал командарм.
– Пожалуйста,- отвечал Воронченко и продолжал в том же духе.
Из доклада выяснилось, что бригада полковника Ф.П. Липатенкова вела бой с пехотой и самоходками противника, медленно тесня их на запад, а бригада полковника В.М. Горелова достигла уже леса около Хмельника. Здесь батальон майора В.А. Жукова ночью атаковал какие-то немецкие танки и захватил целыми 13 штук.
– Где танки?
– На КП Горелова,- Воронченко указал точку на карте.
– А где командир корпуса?
– В данное время там же.
Ознакомившись с обстановкой, мы отправились на КП 1-й гвардейской бригады, пытаясь проскочить не замеченными противником.
Увидев нас, Горелов стал поспешно докладывать, что бригада ведет бой. Однако не так-то просто было "заговорить зубы" командарму.
– Как ты сюда попал? Ты же в госпитале? Горелов еще раз попытался увернуться от неприятного вопроса.
– Благодарю вас, товарищ командующий, за помощь моей бригаде во время форсирования. Мне рассказывали.
– Почему не в госпитале?
– голос Катукова уже был грозным.
– С такусенькой царапинкой - в госпитале торчать? Ноги ходят, голова и руки работают, - голова Горелова тряслась после тяжелой контузии, рука была на перевязи.
– Было бы из-за чего, а то какой-то небольшой осколок. На форсировании Вислы, и - в госпиталь!
Он так часто повторял слово "госпиталь", будто ему нанесли тяжкое оскорбление.
Полковник М.М. Литвяк отозвал меня в сторону:
– Очень тяжело переживает Горелов свое ранение. Только командующий уехал из бригады, сразу из госпиталя удрал. И просто молил меня не докладывать. В первый раз вижу, как Горелов боится, что обратно отправят. За глотку брал: "Отпустите в рейд".- "Куда тебе?" - спрашиваю.
– "На Краков. Или хоть на Ченстохов. Я его, говорит, с маткой боской к рукам приберу". Я специально ради него в бригаде остался, а то ведь он, бешеный, и впрямь сорвется в рейд. Очень, очень переживает...