Впереди - Берлин !
Шрифт:
Два часа прошло, три часа...
Ни слуху, ни духу!
Состояние наше легко себе представить.
Что делать? Командарм опасливо косится на рацию. Если еще маршал Жуков вызовет - совсем беда!
– Едем к Раве-Мазовецкой,- предлагает он.- Бабаджанян должен быть где-то в том районе. Сразу и сведения сможем сообщить Михаилу Алексеевичу.
Другого выхода не видели. Уже усаживаясь в бронетранспортер, Катуков мрачно пошутил:
– Все-таки от прямого провода подальше будем. Пусть Шалин отдувается, как сумеет.
– Да, у него сейчас незавидное
Было темно, когда мы подъехали к Раве-Мазовецкой. А кто там - свои или противник - не имели представления. Немного успокаивала перехваченная по дороге непонятная радиограмма: "Бочком, Алеша, бочком, культурненько". Это Гусаковский наставляет Карабанова. Значит, они где-то близко?
Если б мы знали тогда, что это означало!
Въехав на южную окраину Равы-Мазовецкой, остановились у здания школы. Кругом шел бой. Из леса по центральным улицам били пушки, оттуда кто-то отчаянно огрызался огнем, на восточной окраине тоже основательно постреливали, а людей никого не было видно! Только повсюду сплошной огонь, полосы разрывов и десятки воронок.
– Куда же ехать?
– задумался Катуков.
Ехать действительно было некуда. Зашли в помещение.
– Сиди на рации и лови все в эфире, - теребил Михаил Ефимович полковника Никитина.- Может, от соседа что узнаешь.
Шалин лаконично сообщил: "Фронт требует сведений". Представляю, каково ему разговаривать сейчас с начальником штаба фронта Малининым!
Шалин снова сообщил: "Мною доложено наверх, что войска вышли на южную окраину Равы-Мазовецкой. Это правда, вы же там находитесь, - объясняет щепетильный Шалин.
– А пока я разослал по маршрутам колонн мотоциклетчиков Мусатова. Пусть разведают свои наступающие части, может, кого нащупают, хотя бы тылы корпусов... А по рубежу, достигнутому разведкой, можно будет в дальнейшем давать сведения во фронт".
– Мотоциклисты - ребята хваткие,- ободряет сам себя Катуков после этой радиограммы,- с противником справлялись, неужто своих не разыщут?
Шофер принес охапку соломы. Улеглись спать. Какой тут сон, до него ли! В голове сверлит: может, Дремов в беде? Боевые друзья гибнут, а мы не можем помочь? Или наоборот - у Армо успех, и надо поддержать, развить... Сколько важнейших сражений в истории было проиграно только из-за отсутствия связи! Что там сейчас с нашими? А может, уже никого нет, зарвались и погибли... И весь круг мыслей пошел с начала.
С Катуковым творится то же самое, только я еще нахожу в себе силы лежать, а он поминутно вскакивает, курит, бегает по комнате, все время справляется у Никитина: "Есть что?" Ответ монотонный: "Нет... нет... нет".
Наконец командующий не выдерживает:
– Кириллович, не спишь? За три года никогда так худо не чувствовал себя, как сегодня. На бригаде был - бригада всегда рядом, на корпусе был - связь постоянно поддерживал и с бригадами и с начальством...
Воспоминания о корпусе пробудили в Катукове злость на иных нынешних командиров.
– Ох, и задам я Бабаджаняну! Без году неделя на корпусе - и зарвался. Что с ним дальше
Как в землю провалился!..
Говорю нарочито ровным, спокойным голосом:
– На мой взгляд, у Бабаджаняна не так уж плохо. Сам знаешь, в прорыв он вошел позже, да и не на том месте, где предполагалось, а все же посмотри, какой темп дал: в первые же сутки отмахал шестьдесят километров, Пилицу форсировал раньше всех, резервную дивизию противника перемолол. Думаю, не выпустит и Варшавскую группировку. Ты же сам ему приказывал: не оглядывайся назад, а быстрее к цели. Вот он и жмет на Лович.
– А сведения он обязан давать?
– Сведения-то, конечно, обязан, но зачем злиться? Допустим, скачет он на своем "виллисе" - так это по привычке, думает, что это ему бригада. Там он все видел, а тут, конечно, не увидит. Движение корпуса, да еще ночью - где тут увидеть и услышать. Это трудно. Что трудно! Прямо скажем, невозможно. А он пробует, мечется, рацию от себя, наверное, отпустил - навыка охватить корпус у него еще нет.
– Ну что ж, первый урок. Запишем ему покрепче на рассвете, когда поймаем...
И, секунду помолчав, Катуков добавил:
– Если живой.
Я чувствую, что злость на Бабаджаняна еще не прошла, и пытаюсь успокоить Катукова:
– Вот смотри, Дремов не первый день на корпусе, уже три операции провел, да и вряд ли мехкорпус ушел дальше танкового, а знать о себе тоже почему-то не дает.
Но, вместо того, чтобы оправдать Бабаджаняна, я, неожиданно для себя, вызвал упрек и в адрес Дремова.
– Ох, этот Ваня! Скольке крови мне попортил за эти несколько часов.
Распахнулась дверь, вошел Никитин. Стала видна непроглядная чернота январской ночи. Только вспыхивали лампочки рации, да иногда мрак рассекался огнем артиллерии.
– Увидят лампочки, придет какой-нибудь паршивый взводишко немцев, и заберут нас - пикнуть в такой тьме не успеем,- выразил Катуков общее беспокойство.
Никитин протянул бланк радиограммы.
– Есть радостное сообщение.
– Докладывай скорее!
– вскинулся командующий, яростно и долго нажимая на подвижной рычажок фонарика - "ручной электростанции", как прозвали его на фронте.
– Михаил Алексеевич Шалин сообщает: фронт прислал в штаб командующего бронетанковыми и механизированными войсками генерала Орла для выяснения.
Юмор не изменил Никитину даже в этой ситуации.
– Выяснения чего?
– Как довели приказ.
– Какой приказ?
– Новый, товарищ командующий: изменение направления!
Никитин молча читает приказ о новом направлении и обозначает его на карте. Катуков ворчит: "Еще прочитать не успели, а уже Орел прилетел - проверять, как довели!.."