Впереди бездна, позади волки – 2. Змей
Шрифт:
А дальше был радостные ахи, охи, и прочие муси-пуси давно не видевшихся родственников.
— Это твои друзья? — тётушка Берта поправила очки и, улыбаясь страшной пастью, умильно смотрела на Кима и Эмму. — Отчего ты так долго не приезжал, малыш? Совсем забыл свою тётушку! — она качала головой, изображая грусть.
— Я думал, что ты сердишься на меня.
Тётушка прижала лапки к сердцу:
— Нет, вы подумайте, каков негодник! Так думать о своей тётушке! Да я уже давно простила тебя! Ну, огрела пару раз половником, ну так ведь за дело! Представьте, как-то наш Урих
— И мельницу.
— И мельницу!
— Это был День Урожая. Праздник! — Урих смущённо оправдывался. — Я проигрался в кости твоему сыну и… Не помню. Так давно это было!
— Ха-ха! Он у нас такой шалун! — тётушка шлёпнула Уриха по животу. — Ну что же мы стоим? Идёмте к столу!
— Тётушка, дорогая, мы к тебе по делу.
— Кушать, кушать! А после о делах! Помогите-ка мне стол накрыть в саду.
Эмма сидела как во сне: перед ней тарелка с золотой каёмочкой, в которой она ломает вилкой и ворошит в масле вареники с вишнями, напротив неё трещит без умолку парочка драконов, рядом с ней хихикает Климент Такой-то Такой-то король… Ещё недавно, до всех этих событий, ей казалось, что она почти придумала как забыть его, навсегда выкинуть из своего сердца, а тут вдруг такое… здрасьте вам!..
Ким спросил Уриха, когда тётушка уколыхала в дом.
— А почему она Хранитель Чаш? Это что за чаши такие? Суповые?
— Тс-с! Не шути, — Урих погрозил когтем. — Это волшебные Чаши. Они поют. И песня их может и убить, и вылечить… Они… О! Тихо! Кажется, тётушка зовёт тебя. Да! Ступай к ней.
С Кима почему-то быстро слетело желание ёрничать. Он подходил как неуверенный студент к Мудрой Берте, которая ждала его у открытой двери в сарай.
Сарайчик оказался с секретом. Внутри была ещё одна дверь, а за ней — долгий и пологий спуск под землю. Мудрая Берта шла впереди с фонарём.
Ким был уверен, что они всё время шли вниз, но каким-то образом они вышли к маленькому озерцу с водопадом. Наверху голубело небо, плыли облака. Всё пространство вокруг было занято белой дымкой.
— Присядь, я сейчас, — сказала Мудрая Берта, усадила Кима на большой черный камень и скрылась в тумане.
Скоро она вернулась с металлической чашей. Она держала его левой лапой-рукой, а в правой она держала деревянный пестик. Мудрая Берта промычала какой-то мотив и ударила пестиком по чаше. Послышался звонкий «бум-м-м».
— Я знаю кто ты. Я знаю, зачем ты пришел. И ты получишь это. Но прежде я хочу проверить, чиста ли твоя душа. Я не хочу марать себя помощью тем, кто этого не достоин, — она говорила совсем не тётушкиным голосом, отчего было жутковато. — Это Поющая Чаша. У меня их много, и каждая поёт свою песню. И эта песня всегда отзывается в сердцах и живых и мёртвых.
Мудрая Берта принялась водить пестиком по краю Чаши, производя этим удивительный звук. Непрерывный, но в тоже время он как будто плавал волной вверх-вниз, вверх-вниз… Яркий, тонкий, звенящий.
— Закрой глаза, — попросила Мудрая Берта. — Что ты слышишь?
Ким не слышал. Ким чувствовал.
Звук. Он чувствовал его всем своим телом. Он растворился в этом звуке.
— Ким!
Ким боялся открыть глаза, чтобы не потерять эти секунды, её руки, её голос. Как же плохо без тебя! Не уходи, останься!
— Мама…
* * *
— Как будто кто-то рассыпал бриллианты на черном столе, — сказал Ким, глядя в ночное небо.
Он сидел на ступенях дома Мудрой Берты и лузгал пузатые полосатые семечки. Скрипнула доска под сбитым каблуком.
Эмма.
— Не спится?
— Душно. А может мысли, — ответил Ким и показал на небо. — Вон, смотри, это созвездие Дракона. Вон его голова и длинный хвост. А там Ястреб. А вон там Змей.
— Ким, ты был какой-то сам не свой и ничего не рассказывал после того, как вернулся с Бертой. Что она сказала? Это расстроило тебя?
— Да нет. Она сказала, что я должен вернуться домой. Во дворец. Пятый сигил у меня за спиной. Пока я понятия не имею, что это значит. Знаешь, я думал, что всю жизнь потрачу на эти поиски. А всё случилось так быстро. А может я рано радуюсь, и всё только начинается?
Ким повернулся к Эмме. И было в его взгляде что-то, отчего хотелось приласкать и успокоить его как плачущего ребёнка. Пусть и не было в его прекрасных глазах ни слёз, ни просьб, ни мольб о сочувствии. И Ким был уже не ребёнок, а вполне себе взрослый с кучей проблем и своими загонами.
— Ким, почему ты меня отталкиваешь?
Ким встал.
— Не молчи.
— Не надо, Эмма. Ты будешь разочарована этим разговором.
— Ким! Посмотри на меня! — Эмма с драматичным полушепотом взяла его за руки. — Йорф сказал, что в моих глазах ты увидишь себя тем, кто есть на самом деле. Ким, посмотри на меня! Посмотри в мои глаза!
— Эмма, я понятия не имею, кто я. Я вижу в твоих глазах, что ты на краю пропасти. И я даже одним словом могу столкнуть тебя туда. Да, я люблю тебя, но какое это имеет значение? Какой в этом смысл?
Эмма всё ещё держала его руки. Еле видимые в темноте черты лица её были так прекрасны и печальны.
Она говорила взволнованно и быстро:
— Что ты несёшь… Зачем…
— Да! Какой в этом смысл, если мы не может быть вместе каждый день, каждую минуту, каждую секунду!
— Но разве мы не вместе сейчас?! Вот сейчас, когда я держу твои руки, когда я обнимаю тебя? Что эти расстояния, миры и время, когда двое любят друг друга? Или… может быть я недостаточно благородна для тебя?
— Эмма, как это можно вообще… Когда я найду пятый Сигил, и когда я буду знать правду, я откажусь от трона. Мне всё это не нужно. Я так решил.
— Что?! Ты решил предать не только свою любовь, но и своё королевство? Свой народ? И что же ты будешь делать? Возьмёшь гитару и сбежишь от проблем, как ты обычно и поступал?
— До чего женщины бывают агрессивны в своей любви! — Ким отцепил от себя Эмму и поцеловал её в лоб. — Иди спать. Утром нас ждёт долгая дорога. Я не хочу, чтобы ты сонная свалилась с Уриха, когда мы будем возвращаться в Иерхейм.