Врач-армянин
Шрифт:
Я выдержала взгляд Джемиля. Мы договорились, что положенные мне деньги он будет ежемесячно переводить в банк на мое имя. Он сказал, что закончит дела с моим отцом и тогда мы разведемся.
Каких усилий мне стоило спокойно уйти из комнаты, быть равнодушной и холодной. Ведь в душе я торжествовала. Победа! Победа!
У себя, запершись на засов, я быстро разделась, накинула пеньюар, распустила волосы. Я улыбалась, мне было весело. Я чувствовала такое возбуждение, как будто мне предстояли какие-то веселые приключения, развлечения. Даже овладевшая мной усталость была радостной.
Я
Постепенно я почувствовала, что беззаботная торжествующая улыбка сбежала с лица, уступив место выражению задумчивости и даже тревоги.
Конечно, я могу быть убеждена, что я так хорошо все продумала и вот именно поэтому Джемиль принял мои условия. Но так ли это на самом деле? Не слишком ли быстро и легко он согласился? Что за этим стоит? Пока ничего не могу предположить. Но на всякий случай буду настороже.
60
Утро. Первое утро моей свободы.
Едва открыв глаза, потянулась (почти инстинктивно) к маленькому календарю. Хотя, в сущности, не все ли мне равно, какой сегодня день.
Поехала к маме. Пересказала ей разговор с Джемилем. Мы с ней решили, что пока все идет как надо. Рассказала ей о своей дружбе с Сабире (утаив, конечно, поездку на виллу). Я сказала, что эта дружба разнообразит мою жизнь, придает ей смысл. Мама знает, что о Сабире много сплетничают.
— Но о ком не сплетничают? Сабире — молодая, красивая; муж у нее красивый, образованный; наследство получили; вот люди и завидуют, — мама смотрит на меня по-доброму. — Но ведь все принимают Сабире и ее мужа, все приглашают, — продолжает она и неожиданно заканчивает. — Лишь бы тебе было хорошо.
Мне кажется, мама чувствует себя виноватой, потому что в свое время не удержала меня от замужества.
— Мама, — я ласково обнимаю ее, — ты только не думай, будто виновата передо мной. Я ведь сама хотела выйти замуж, боялась остаться старой девой.
— Ах, доченька, мы должны были подыскать тебе хорошего человека, а не отдавать тебя первому встречному, безродному.
— Ну мама! Все будет хорошо. — Я встаю и кружусь по комнате.
— Красавица моя! — мама смеется.
От мамы я поехала к Сабире, похвасталась вчерашней победой. Долго говорили. Сабире спросила, не собираюсь ли я снова выйти замуж.
— Пока нет. — Я краснею, как обычно. — Ведь и до развода еще далеко. А потом — идет война. Кто знает, что нас еще ждет.
Сабире кивнула. Я спросила, не собирается ли она устроить снова вечер на вилле.
— А тебе хотелось бы, проказница? — она улыбнулась.
— Может быть, — отвечала я уклончиво.
— Если что-нибудь такое наметится, непременно скажу тебе.
61
Дома снова — первый взгляд — в календарь. Почему? Я знаю, почему. Но не скажу. Никому. Даже себе самой. Даже шепотом. Даже про себя.
62
Джемиль ведет себя хорошо. То есть мы с ним чужие. Перевел
63
Просматривала газеты. Все же надо знать, что происходит. Значит, мы воюем с Россией. Определился Кавказский театр военных действий. Кажется, так это называется.
64
Завтра четверг…
65
Сегодня! Четверг уже сегодня. Визитная карточка, которую передал мне в парке Тепебаши слуга М.: «Три часа, четверг».
Я знаю, что я пойду. Вспомнила, как я собиралась в прошлый раз. Сколько было мучений. Теперь все иначе.
Я свободна. Я никому не изменяю. Мужа у меня больше нет. Я хочу пойти.
Странно, но теперь, после того как определились мои отношения с Джемилем, меня как-то перестало волновать и мучить то, что М. — армянин. Словно бы я уже не принадлежу к тому миру, где подобные обстоятельства имеют значение; к миру замкнутости, прочных семейных связей, устойчивого быта.
Но разве эта узость существовала всегда? Разве кто-то интересовался национальностью султана? Аллах! Да ведь Абдул Гамид II, наш последний султан, был армянином. Все знают, что его христианское имя было Бедрос. А разве младотурецкие комитеты не провозглашали единство всех османских граждан, независимо от того, какую религию они исповедуют? Разве христианские монастыри не получали охранных грамот и даров от султанов? Разве Мехмет II не поднялся почтительно навстречу константинопольскому патриарху, не усадил его рядом с собой? Османы по всему миру славились своим великодушием и справедливостью не менее, чем воинской доблестью. Да тот же Пьер Лоти разве не называл османов одним из самых благородных на земле народов? А Поль Имбер в своей книге об Оттоманской империи?
Нет, неужели без всех этих красивых фактов, без этой философии я не могу прийти к человеку, которого я… Да, люблю.
Но надо подумать о другом. О чем? Я не хочу, чтобы он считал меня просто искательницей приключений. Ведь он поэт, музыкант, так хорошо говорит по-французски. Я хочу доказать ему, что и я человек мыслящий, много читаю.
Надела тот же серый костюм, что и в прошлый раз, ту же сорочку, так же заколола волосы. Перчатки, зонтик, шляпка с вуалеткой. Как хорошо, что еще не холодно, не надо никаких теплых накидок.
66
Что я скажу ему? В голову ничего не приходило, но почему-то меня это не очень беспокоило. Словно бы я шла к близкому человеку, который любит и понимает меня; разговор с которым не надо обдумывать предварительно, опасаясь сказать что-то не то. Да, именно к такому человеку я шла.
Надавила на кнопку звонка. Он сам открыл мне. Просиял. Рядом с ним все мужчины должны выглядеть мешковато-старомодными. На нем фланелевые брюки кремого цвета, серый вязаный пуловер с треугольным вырезом, белая рубашка с отложным воротничком, стройная загорелая шея открыта; на босых ногах — домашние войлочные туфли.