Врачебная тайна
Шрифт:
Конечно, говорить с Авинзоном бесполезно, решили мы. Он мафиков не выдаст, поскольку и сам повязан. А вот с нами — со мной и с Серегой — запросто может приключиться какая-нибудь неприятность после попытки расколоть каптерщика. Например, подсыплют крысиного яда в сгущенное молоко. Уж яд-то на складе точно найдется. Как без него в хозяйстве?
Возник вопрос: что же нам делать со своими догадками? Доказательств никаких нет, собрать их — не в наших силах. Нет свободного выхода за пределы части, нет возможности расспрашивать людей. Нет фотографий, которые можно было бы предъявить, скажем, соседям Почтальонок… Впрочем,
Конечно, рисовать я бы начал с портрета Люции. Но не по необходимости, а по вдохновению. Может, попросить ее попозировать? Ха-ха-ха! Размечтался!..
К сожалению, девушка не появлялась — такой график. Говорили, она готовится поступать в мединститут. Мы с Серегой работали в эти дни почти по специальности — своей, армейской. Тянули провод — полевку от главного корпуса до местного клуба. Клуб этот, я помнил, являлся головной болью нашего художника. Клуб требовал оформления, но у Рафаэля, как его обозвал староста, кисти были коротки. Его, конечно, пугал масштаб. Я мысленно посмеивался. Для меня подобная работа была бы просто халтуркой. Одно лето я рисовал афиши для кинотеатра. Должен признаться, отец поспособствовал… Я предложил бы свою бескорыстную помощь бедолаге Рафаэлю, да больно самолюбив и заносчив он был. Как-то признался ему: «Мы с товарищем в школе тоже увлекались рисованием. Только друг любил изображать животных: лошадей, дельфинов, тигров, а я человечков — пиратов, индейцев, рыцарей…» — «Человечков любой дурак сможет, — процедил сквозь зубы художник. — Ты человека попробуй!» — «Человека еще поискать надо», — ответил я.
Не зная, как приступить к делу, художник колотил понты перед начальством. Затребовал скульптуру Ленина из главного корпуса. За ней послали нас с Серегой. Несли осторожно: дело серьезное! Гипсовый Ленин был хоть и пустой внутри, а тяжелый, не дай бог разбить!
На крыльце главного корпуса мы вдруг столкнулись с… Рубликовым, сопровождающим очередную партию «тошнотиков»! Отступать было поздно. Белозубая улыбка сержанта при виде нас показалась мне плотоядной.
— О! Смелков! Перепелкин! Вы не подзадержались тут? Пора домой, военные, в учебку! Экзамены не за горами. Морзянку вы сечете, так что не хрена отлынивать. Даю два дня на выздоровление! Ясно?
— Так точно, товарищ сержант, — ответил я, не выпуская из рук вождя. А отойдя на безопасное расстояние, сказал сквозь зубы:
— Накось, выкуси!
Оставив Ленина в клубе, задались извечным вопросом: что делать?
— Надо что-то придумать, Серега, иначе нас с тобой отсюда… — Я поднял повыше дымящуюся сигарету, показал Сереге. — Выкурят!.. Помнишь, говорили, что по результатам экзаменов сформируют так называемый сержантский взвод, чтобы отправить в Москву на учения? Мы с тобой, насколько я понимаю, без ложной скромности, действительно морзянку сечем. В покое не оставят. Ты хочешь в Москву? Я — нет. У меня нет наполеоновских амбиций. Тем более, помним, Бонапарт плохо кончил…
Серега со мной согласился — в Москве, будучи в неволе, делать нечего.
— Вот-вот, — добавил я. — Пугачева в клетке возили, вряд ли ему понравилась такая экскурсия… Поэтому хочу спросить тебя как художник художника. Ты наверняка читал классику, знаешь, о чем.
— Умею ли я рисовать? — догадался мой начитанный друг.
— Именно. По глазам вижу — лучше, чем Киса.
— Эх, сестру бы мою сюда, — помечтал Серега. — Она у меня настоящая художница! На Свердловке тусуется.
Я всмотрелся в лицо Сереги, и вдруг осенило:
— Маша Перепелкина? В красном берете ходит? Ха-ха! Как тесен мир!!! — Я хлопнул себя по ляжке, приходя в восторг.
— Постой, постой… — Серега наморщил лоб… — Твоя фамилия Смелков! Ты — Лицемер?!!
Я поднялся и поклонился Перепелкину:
— К вашим услугам.
— Ха! Я должен был догадаться, когда ты карикатуру на Шляхова нарисовал, царствие ему небесное! А Машка писала, ты пропал. После собственной выставки вдруг куда-то делся…
— Ну почему же пропал? Вот он я!
— Зашибись! — Серега смотрел на меня влюбленными глазами. — Теперь я не сомневаюсь, что клуб мы оформим, как нечего делать! — изрек он.
— Аминь! Пойду сдаваться Гоменскому, — подытожил я. — Кстати, будешь писать сестре, скажи, что выставку мне организовал вовсе не папа, как они все думают, а институтский комсомолец. Мы с ним собутыльники.
Постучав, я открыл дверь кабинета и увидел майора сидящим на корточках перед раскрытыми нижними дверцами шкафа. Недоумение во взгляде, обращенном на меня, кажется, относилось не ко мне, а к увиденному в шкафу. «Быть может, в отделении завелась крыса?» — вспомнил я наш лазарет в учебке. Даже представить не мог себе, насколько попал в точку!
— Товарищ майор, скульптуру в клуб доставили.
— Молодцы.
Видя, что не тороплюсь покидать кабинет, Гоменский догадался:
— Что-то спросить хочешь?
— Так точно. Разрешите на этом не останавливаться?.. Я имею в виду скульптуру. Мы можем и клуб оформить.
— Ты рисовать умеешь? — В голосе майора послышались нотки удивления и радости.
— Если позволите, готов доказать. — Я указал на лист бумаги и шариковую ручку. Карандаша не видел на столе. — Присядете, товарищ майор, на пятнадцать минут?
— Хм! Мой портрет нарисовать хочешь? — заинтересовался Гоменский, Ну, попробуй… — сказал он неуверенно и присел на кушетку. Видно, боялся испытать смущение и неловкость, увидев на портрете смешную рожицу, мало похожую на него. Однако же я был уверен в себе. Это там, в учебке, у кого-то «баа-ки-те-кут». У меня ничего не течет. Поэтому я — во второй палате, а не в первой!..
— Вот это да! — поразился начальник отделения, принимая мой рисунок. — Да ты художник настоящий! Чего же раньше молчал?
— Надеялся, обойдется… — вырвалось у меня. Тут же поправился:
— Но сейчас вижу, наш художник не тянет. Объем велик. Мне тоже понадобится помощник. Вы понимаете, я о Перепелкине говорю. Мы с ним сработались. К тому же он рисовать тоже умеет. Что несложно, возьмет на себя…
В тот же день Рафаэль был освобожден от клуба и отправлен в главный корпус — выпускать очередной стенд. Я опасался, ему понадобится стоматолог — так скрежетал зубами, уходя.
— Ты что же, художника подсидел? — спросил меня староста Латусь, сощурив хитро глазки. Я услышал в его словах нотку одобрения. Староста быстро скумекал, что я в начале «карьеры» и теперь со мной лучше подружиться. Вот жук! Недаром выбился в старосты.