Врачебная тайна

Макеев Алексей Викторович

— В шинок ходил не он на самом деле, а я. Девушки, которые дали мне зелье, потом отравились и умерли таким же образом, насколько я могу судить. Случайно оказался рядом, когда их нашли. Заключение экспертов, разумеется, мне никто читать не давал.

— То есть сами не знали, чем торговали?

— Да, не знали. А здесь, в госпитале, отравились антифризом двое водителей с «уазика». «Уазик» этот бывал у нас в учебке. Антифриз — по сути, тот же метанол. Я считаю, его тут, на месте, и спионерили, поскольку в учебке следов не нашлось. Может быть, конечно, сами ездовые и сперли, но мне кажется более

вероятным, что их тоже кто-то угостил. Последовательность странная: сначала травится последнее звено цепочки, потом второе, потом — первое.

— Что странного?

— Должно бы быть наоборот. Никто из них трезвенником не был, почему сперва не попробовать самому?

— Может, случайность?

— Еще. Врач из нашей учебки, капитан Горящев, хотел поговорить с девушками после гибели сержанта Шляхова по-свойски раньше, чем следователь до них доберется, но не смог. Водитель «уазика» сболтнул, что к девочкам этим ездит кто-то из госпиталя. Горящев прицепился к водителю: кто ездит? Узнал или нет, неизвестно, только Горящев в тот же день… застрелился. Решили — от неразделенной любви. И водителя не стало, и его напарника…

— Хм. Заинтриговал… Ладно, я скажу нашим, кто ведет дело, чтоб обратили внимание. С тобой свяжутся. Все у тебя?

— Нет. Это только предыстория.

— Да ты что! Какова же история будет?

— Собственно, из-за нее я и позвонил дяде Васе. Тут появился странный доктор, который пытается выяснить по-тихому, кто утащил из кабинета начальника отделения КВО Гоменского одну посылку. В ней были некие препараты — обезболивающие. Вы, конечно, знаете, как некоторые обезболивающие могут использоваться еще, кроме лечения?

— Я-то знаю. А ты откуда знаешь?

— У меня тетя в дурдоме работает, в городе Одессе.

— Угу.

— Этот доктор ищет не пару пузырьков. Чувствую, это хорошая посылка и большие деньги.

— Может, ваш Гоменский ее сам — того?

— Он даже не знал, что в ней. Думал собрать по-новой вместо той, что профукал. Я случайно услышал, как он разговаривал по телефону с хозяином посылки.

— Так, с этим тоже ясно. При чем тут история с метанолом?

— Я видел пузырьки, о которых спрашивал доктор. Ему, естественно, не сказал. Именно такие пузырьки мне дал сержант Шляхов, когда отправлял в шинок обменять на водку. И в шинке было явно все договорено — девушки не удивились. Потом Шляхов отравился, и девочки отравились, и водители — тоже. Врач, проявивший интерес, покончил с собой. Предполагаю, я отнес тогда последнюю часть посылки. Ее всю реализовали, потом убрали свидетелей — соучастников. Зачем их убирать? Ну, тот, кто спер посылку, знал ведь, что ее будут искать. Ниточка привела бы к нему… Меня оставили в живых потому, что я в принципе ничего не знаю. Да и то оставили — условно. Вполне мог бы тоже хлебнуть метанола вместе с Шляховым! Бог отвел…

Я закончил говорить. Мужик смотрел мимо меня — думал.

— Если вы считаете, что зря побеспокоил, то прошу прощения.

— Не зря, не зря, — успокоил меня Владимир Иванович. — Ты молодец, Олег Смелков. Достойный племянник своего дяди… Решил поиграть в Шерлока Холмса? Имей в виду, тут не игрушки!

— Вы считаете, я развлекаюсь? Врач, капитан Горящев, был моим другом. Он попросил

меня не говорить пока никому о девушках, хотел попытать их сам, был знаком с ними. И погиб. Выходит, мы с ним уже начали вместе разбираться, распределили роли. Как я могу теперь не довести дело до конца?

— Хм… Я полагаю, ты перегибаешь насчет возвышенных мотивов, ну да ладно… Спасибо за бдительность. К тебе еще будут вопросы, вероятно… Что про меня в отделении скажешь? Нас тут срисовали уже наверняка.

— Скажу правду… почти. Товарищ родственника был проездом, заглянул навестить.

— Годится. И мой тебе совет: не занимайся самодеятельностью. К капитану Горящеву, не тем будь помянут, следователи прокуратуры в лазарет не ломились, чтобы за него горчичники ставить, так? Зачем же он полез заниматься не своим делом?

Разговор наш как был с самого начала похож на пикировку, тем и закончился. Мы расстались, я остался разочарован. Ожидал, что спец задаст кучу вопросов, а он ничего особенного и не спросил. Впрочем, это объяснимо. Не ведет эти дела. Сначала должен войти в тему… Может быть, вообще окажется, что все наши покойники отравились разными ядами, и только я решил — одним? Ладно. Как сказал тот петух: мое дело прокукарекать, а там хоть не рассветай!

— Ну что, ну как? — принялся меня пытать Серега. Я его проинформировал накануне про возможности своего дяди, и Перепелкин сразу повеселел, ощутив за плечами такую поддержку. Но теперь пришлось его слегка разочаровать.

— А! Приняли к сведению! — махнул рукой я. — Как будто у них тут каждый день наркоту прут, откуда только можно. Реагировать устали!

Серега неожиданно решил меня утешить:

— Ну, больше мы, наверное, ничего с тобой не можем сделать.

После его слов стало скучно. Подумалось, мы даже не узнаем, что в итоге будет с этим делом. Что там нарасследуют? Все пройдет в стороне, как, впрочем, уже и идет наверняка. Вот только нам с Перепелкиным, к сожалению, никто не докладывает. Мы вернемся в учебку, разъедемся по распределению в войска, кто куда, и так и не узнаем, кто отравил людей, кто убил Рому…

Конечно, я смогу попросить дядьку, чтобы навел справки, когда вернусь со службы. Но пройдет время. Обидно будет услышать, что следствие установило — произошел несчастный случай с тяжелыми последствиями. Может, кого-то накажут за преступную халатность в хранении ядовитых веществ. А Рому уже теперь записали в самоубийцы. А его несчастная любовь, из-за которой, якобы все произошло, вот она, пожалуйста, ходит по отделению, и еще десятка полтора пар глаз потенциальных самоубийц пялятся на нее… Тьфу!

Плохо предвидеть дурной исход дела, когда мы еще здесь, и можем что-то сделать для того, чтобы дело это не спустили на тормозах, как говорит дядя Вася. Серега со мной согласился.

— Вот что, — решил я, — подождем несколько дней. Если станет понятно, никто не чешется, опять позвоню дядьке, пока имею возможность. Пусть организует мне вызов в прокуратуру или в иное место, где имеется возможность спокойно поговорить по телефону. Ему лично все расскажу.

Серега проникся нашими возможностями, не то, чтобы так уж прямо-таки повлиять на ситуацию, но хоть как-то подтолкнуть компетентные органы к разбирательству.