Враг божий

Корнуэлл Бернард

– Пока нет, – ответил Артур, – но число их с каждым годом растет. Я не надеюсь, что они долго будут оставаться мирными.

– Буду молиться, чтобы Христос пришел раньше саксов, – сказал Тевдрик. – Сердце кровью обливается при мысли, что они снова будут захватывать наши земли. Впрочем, меня это больше не касается, – поспешно добавил он. – Все государственные дела я передал Мэуригу.

Из ближайшей часовни донеслись звуки рога, и Тевдрик встал.

– Время молитвы! – радостно объявил он. – Может быть, помолитесь с нами?

Мы вежливо отказались

и на следующее утро направились в холмы, отделяющие монастырь от Повиса. Еще через два дня мы были в Кар Свосе, где встретили Кулуха и убедились, что он отлично устроился на новом месте. В ту ночь все выпили слишком много меда, и наутро, когда мы с Кунегласом ехали в Кум Исаф, у меня болела голова. Выяснилось, что король сохранил наш домик в неприкосновенности.

– Не знаю, когда уж он вам понадобится, – сказал он.

– Возможно, скоро, – мрачно признал я.

– Скоро? Надеюсь, что так. Я пожал плечами.

– В Думнонии мы нежеланные гости. Мордред меня ненавидит.

– Так попроси, чтобы он освободил тебя от клятвы.

– Я просил, и он отказал. Это было после провозглашения, когда во мне кипел стыд от ударов плетью. Через полгода я повторил просьбу и вновь получил отказ. Видимо, Мордреду хватает ума понять, что служба у него – лучшее для меня наказание.

– Может быть, ему нужны твои копейщики? – спросил Кунеглас, усаживаясь на скамью под яблоней у входа в дом.

– Нет, только моя подневольная верность, – отвечал я. – Он не хочет воевать.

– Что ж, значит он не полный глупец, – сухо заметил Кунеглас.

Потом мы заговорили о Кайнвин и девочках, и Кунеглас предложил отправить к Диан своего нового верховного друида, Малейна.

– Он замечательно лечит травами, – сказал король. – Лучше Иорвета. Ты знаешь, что старик умер?

– Слышал. И буду очень признателен, если ты сможешь отпустить к нам Малейна.

– Он отправится завтра. Не хочу, чтобы мои племянницы болели. А Нимуэ не смогла помочь?

– Как и Мерлин, она не может исцелить болезнь до конца. – Я тронул старый серп, торчащий из яблоневого ствола, чтобы прикосновением к железу отогнать грозящее Диан зло. – Старые боги совсем забыли Думнонию.

Кунеглас улыбнулся.

– Большая ошибка, Дерфель, недооценивать богов. Они еще себя покажут. – Он помолчал. – Христиане называют себя овцами, ведь так? Услышишь, как они заблеют, когда появятся волки.

– Какие волки?

– Саксы. Мы получили десять лет мира, но саксы по-прежнему прибывают из-за моря, и я чувствую, как растет их сила. Если они на нас нападут, то твои христиане будут рады защите языческих мечей. – Он встал и положил руку мне на плечо. – Война с саксами не окончилась, Дерфель, еще как не окончилась.

В ту ночь он задал в нашу честь пир, а наутро мы с проводником, которого дал нам Кунеглас, отправились в бесприютные холмы за бывшей границей Силурии.

Мы ехали в отдаленную христианскую общину. Последователей новой веры в Повисе было немного, поскольку Кунеглас безжалостно изгонял Сэнсамовых миссионеров,

но все же христиане в королевстве встречались, особенно в бывшей Силурии. Та община, в которую мы держали путь, славилась исключительной святостью: ее члены жили в крайней бедности, избрав для своих подвигов суровый и дикий край. Лигессак укрылся среди этих фанатиков, которые, как объяснил нам Тевдрик, умерщвляли свою плоть: состязались в том, кто будет влачить более жалкое существование.

Одни жили в пещерах, другие и вовсе под открытым небом, третьи ели только сырые овощи или ходили нагишом. Иные из них носили терновые венцы или власяницы, в которые вплетали колючие ветки ежевики; были и такие, кто изо дня в день бичевал себя до крови, как те безумцы, которых мы видели в Иске. По мне, так лучшим наказанием Лигессаку было бы оставить его в этой общине. Однако нам приказали доставить беглеца в Думнонию, что означало неизбежное столкновение с неким Кадоком, епископом, который славился своим крутым и воинственным нравом.

Мы были наслышаны о Кадоке, поэтому на подъезде к его обители надели доспехи. Не самые лучшие, разумеется, – что проку красоваться перед толпой полоумных святош – но все же мы облачились в шлемы, кольчуги или кожаные латы и взяли в руки щиты. По крайней мере, доспехи должны были напугать монахов; провожатый заверил нас, что их у Кадока не более двух десятков.

– Все явно тронутые, – сказал проводник. – Один стоит неподвижно целый год. Говорят, за все время не двинул и единым мускулом. Стоит, как столб, ему с одного конца запихивают пищу, с другого убирают дерьмо. Чудной у них бог, коли ему такое нравится.

Дорога к обители была вытоптана до земли ногами паломников; она вилась по склонам голых холмов, средь которых нам попадались только козы и овцы. И хотя пастухов мы не видели, они-то наверняка за нами наблюдали.

– Если у Лигессака есть хоть капля ума, он давно сбежал, – заметил Артур. – Наверняка нас уже заметили.

– И что мы скажем Мордреду?

– Правду, разумеется, – мрачно отвечал Артур. Самый обычный шлем и простой кожаный нагрудник смотрелись на нем чисто и аккуратно. Его тщеславие никогда не было всепоглощающим, как у Ланселота, тем не менее он гордился своей опрятностью, и вся эта поездка в дикий горный край каким-то образом оскорбляла его представления о чистоте и пристойности. Погода была под стать местности, сырая и пасмурная; то и дело налетал ветер с дождем.

Если Артур был не в духе, то наши люди, напротив, пребывали в самом бодром настроении. Они шутили, что будут штурмовать крепость короля Кадока, бахвалились золотом, воинскими кольцами и рабами, которых добудут в этом походе. Еще больше они развеселились, когда мы перевалили последний холм и увидели долину, в которой укрылся Лигессак. Место было воистину жалкое: средь моря грязи торчала каменная церквушка, вокруг нее притулился десяток круглых каменных лачуг. Даже частокола не было – только чахлые огороды, темный пруд и каменные загоны для коз.