Враг божий
Шрифт:
– Эллу, – сказал я, – убьет не Кердик, а собственный сын. Артур непонимающе взглянул на меня.
* Повод к войне (лат.).
– Какой сын?
– Я – сын Эллы.
Артур остановился и поглядел мне в лицо, словно проверяя, не пошутил ли я.
– Ты?
– Да, господин.
– Правда?
– Честью клянусь, я – сын твоего недруга.
Артур некоторое время смотрел на меня, потом расхохотался. Смеялся он долго, искренне, до слез, наконец вытер глаза рукавом и сказал весело:
– Ах, Дерфель! Если б Утер и Элла
Утер и Элла, заклятые враги, чьи сыновья стали друзьями. Рок неумолим.
– Возможно, Элла знает. – Я вспомнил, как мягко он меня укорял за небрежение к Эрке.
– Теперь он наш союзник, – сказал Артур, – хотим мы того, или нет. Разве что мы предпочтем не сражаться.
– Не сражаться? – в ужасе переспросил я.
– Порою, – тихо молвил Артур, – мне хочется одного: отыскать Гвиневеру и Гвидра, увезти их в крохотный домик и жить там в мире. Меня так и тянет принести обет: пусть только боги вернут мне близких, а я поклянусь их больше не беспокоить. Найду себе домик вроде того, что был у тебя в Повисе, помнишь?
– Кум Исаф, – отвечал я, дивясь, как Артур верит, будто Гвиневера сможет быть счастлива в таком домике.
– Вроде Кум Исафа, – мечтательно повторил Артур. – Плуг, поле, подрастающий сын, король, которого я буду чтить, песни вечером у очага…
Он снова поглядел на юг. К западу от долины вздымались зеленые холмы, а недалеко за ними было воинство Кердика.
– Я так устал. – На мгновение мне показалось, что сейчас Артур заплачет. – Подумай о том, чего мы достигли, о дорогах и мостах, о спорах, которые мы уладили, о процветании, которого мы добились, – и все обращено в прах религией! Религией! – Он сплюнул. – Стоит ли Думнония того, чтобы за нее сражаться?
– Душа Диан – стоит, – отвечал я. – И покуда живы Динас с Лавайном, я не успокоюсь. Молю богов, чтобы у тебя не было таких же причин для мести, и все равно ты должен сражаться. Если Мордред погиб, ты – король, если он жив, то наши клятвы в силе.
– Клятвы, – горько повторил Артур. Мне подумалось, что он вспоминает те же слова, произнесенные над морем, у которого предстояло принять смерть Изольде. – Наши клятвы.
Однако лишь клятвы у нас и остались, ибо они – вожатые во дни хаоса, а хаос теперь охватил всю Думнонию. Кто-то выпустил наружу мощь Котла, и бедствия грозили поглотить нас всех.
ГЛАВА 12
Думнония в то лето была подобна огромной игральной доске, и Ланселот умело расставил фигуры, в первый же ход захватив половину поля. Он отдал саксам долину Темзы, но заполучил всю остальную страну благодаря христианам, готовым сражаться за нового короля потому, что на щите у него изображена рыба. Сомневаюсь, что Ланселот был более христианином, нежели Мордред, но Сэнсамовы миссионеры разнесли этот бред про рыбу по всей Думнонии, и для бедных обманутых христиан Ланселот стал предтечей Христа.
Нельзя сказать, что он выиграл по всем пунктам. Ловушка, подстроенная Артуру, не сработала, и живой Артур представлял для Ланселота опасность. Однако в тот день, когда я прибыл в Глевум, самозваный король
Он прислал гонца с перевернутым щитом и веткою омелы на копье. Тот доставил послание, призывающее Артура в Дун Кейнах, древнюю крепость, чьи земляные валы вздымались в нескольких милях от укреплений Глевума. Ланселот требовал, чтобы Артур явился туда сегодня же, и клятвенно обещал ему безопасность; Артуру разрешалось взять столько копейщиков, сколько тот пожелает. На такое дерзкое письмо можно было бы ответить только отказом, если бы не заключительные слова, в которых Артуру сулили вести о Гвиневере. Ланселот знал, что такое обещание наверняка выманит Артура из Глевума.
Он выехал через час. Я возглавлял его отряд – двадцать воинов в полном боевом облачении. Палило солнце. Белые облака плыли над холмами, круто встающими к востоку от широкой долины Северна. Мы могли бы проехать через эти холмы но, опасаясь засады, двинулись по старой римской дороге в самой долине, между полями ржи и ячменя, в которых алели маки. Через час мы свернули на восток и проскакали мимо цветущего боярышника, по лугу, который так и просился под серп, к крутому зеленому склону, увенчанному древней крепостью. Овцы разбегались, когда мы преодолевали подъем, такой крутой, что я предпочел спешиться и вести лошадь в поводу. В траве розовел ятрышник.
Мы остановились в ста шагах от вершины, и я поднялся в одиночку – проверить, не притаились ли враги за поросшим травой валом. Я вспотел и запыхался, пока выбирался наверх, но засады не обнаружил. Крепость была пуста, только два зайца брызнули у меня из-под ног. Тишина настораживала, однако вскоре под низкими деревьями в северной стороне крепости показался одинокий всадник. Копье он держал наконечником вниз. Всадник спешился. Еще человек десять конных показались из-за деревьев. Все они бросили копья, давая понять, что явились с миром.
Я помахал Артуру. Отряд поднялся на холм, и мы вдвоем двинулись вперед. Артур был в лучших своих доспехах. Он явился не просителем, а воином в увенчанном белым плюмажем шлеме и посеребренных доспехах.
Навстречу нам вышли двое. Я ожидал увидеть самого Ланселота, но он выслал вместо себя своего двоюродного брата и защитника. Борс был высокий, плечистый, черноволосый бородач и отличный воин. Если Ланселот всю жизнь юлил, как змея, то Борс пер, как бык. Мы не питали друг к другу неприязни, но обстоятельства сделали нас противниками.
Боре учтиво кивнул. Сам он был в доспехах, его спутник – в священническом облачении. Я с удивлением узнал Сэнсама. Обычно он не показывал явно, чью сторону занял. Коль скоро мышиный король открыто выступает сторонником Ланселота, значит, он не сомневается в победе. Артур, наградив его уничижительным взглядом, обратился к Борсу.
– У тебя есть вести о моей жене, – коротко сказал он.
– Она жива и в безопасности, – отвечал Борс. – И твой сын тоже.
Артур закрыл глаза. Он не мог скрыть облегчения; прошло несколько мгновений, прежде чем к нему вернулся дар речи.