Враг из прошлого
Шрифт:
Мы подошли к ним попрощаться. Он растянул губы в неохотной улыбке.
— Здравствуйте, — ни к селу ни к городу сказал Алешка. И достал откуда-то из своих джинсов, на которых все время расстегивалась молния, именной пистолет Матвеича.
— Ты что, дурак? — Сеня Бернар попятился и уперся спиной в машину. — Убери пушку!
— Лежать! — заорал Алешка. — Сидеть! К ноге! Сумку на землю!
Сеня Бернар послушно поставил сумку возле ноги.
— Дим, — Алешка держал нестреляющий пистолет двумя руками, — забери
Я так и сделал. В сумке был подсвечник. Не деревянный, раскрашенный под бронзу, — настоящий. Спер все-таки! Я отдал его тетушке. И она, как ни странно, все поняла. Взяла подсвечник и прижала его к груди. Потом высморкалась, заглянула в платочек — нет ли там чего лишнего, сложила зонтик в трость и ахнула им Сеню по башке.
— Это тебе от благодарных зрителей!
— Он этого достоин, — небрежно заметил Алешка.
Сеня, согнувшись вдвое, нырнул в машину и умчался.
— Зря мы его отпустили, — вздохнул я.
— Он далеко не уедет, — Алешка сунул пистолет за пояс. — Его встретят и обратно завернут.
— Я получила такое удово-о-о-льствие, — протянула тетушка Тильда. — А он еще и слабительное украл.
— Это я украл, — признался Алешка.
— У тебя тоже проблемы со стулом? — ахнула тетушка.
— Это не у меня. Это еще у одного врага человечества.
— А как же теперь Атосик?
Алешка немного смутился, а потом сказал:
— Матильда Львовна, вы их неправильно воспитываете. Им не лекарства нужны, а игры на свежем воздухе. Тогда у них не будет проблем ни со стулом, ни со столом. Вы поваляйтесь с ними на травке, попрыгайте через забор, полазайте по деревьям.
Тетушка Тильда посмотрела на него, подумала и сказала:
— Хорошо. Как-нибудь в другой раз. Попрыгаю через забор. Полазаю по крыше. Я этого достойна.
Мы вынесли во двор качалку, усадили тетушку и вволю набегались с Атосиком и Гамлетом. А тетушка очень нам завидовала в своей качалке под клетчатым пледом.
— Все! — сказал Алешка. — Пошли домой, окрошку варить.
Тут у меня даже закружилась голова от всех его заморочек.
— Подожди, — сказал я, — ты же какую-то окрошку подарил Лодочнику, в мисочке.
Алешка вздохнул:
— Это, Дим, была не окрошка в мисочке, а коньячок в бутылочке.
— Ты что! — Я прямо ахнул. — Матвеичев коньяк ему отдал? Этому окаянному негодяю?
Мне бы Алешкину выдержку. Он и глазом не моргнул.
— А что? Мне его так жалко стало. Морковкин на него ругается, вся жизнь у него прошла в тюрьме, а сейчас его опять посадят. Человек он одинокий. Должен же кто-то его пожалеть.
Это уже какие-то новые песни.
— Матвеич обидится.
— Спасибо скажет.
— И папа обидится.
— И папа спасибо скажет.
Вот и поговори с ним.
— А мама что скажет? — последний довод.
— Мама скажет:
Самый старший дал самому умному подзатыльник.
— Это не аргумент, — вмешалась тетушка Тильда.
— А зонтиком по башке — аргумент? — засмеялся Алешка.
— Это суровое возмездие.
Меня тревожила наступающая ночь. Алешка был безмятежен. Он, наверное, надеялся, что скоро приедет папа. Или еще на что-то. Но папа пока не приехал и даже не позвонил.
А тьма вокруг сгущалась.
Помню, как-то в далеком детстве я читал какую-то старинную книгу. И там говорилось, что был такой обычай: непримиримые враги, обнажив шпаги, сражались в темном подземелье. Они не видели друг друга, только слышали шорох шагов и тяжелое дыхание противника. Они наносили в темноту удары шпагой. Иногда — в пустоту, иногда — в живое тело врага. И было такое поверье, что в этой дуэли во мраке побеждает тот, кто честен и прав.
Я об этом вспомнил, потому что мне показалось, будто все это время мы вслепую тыкали шпагой в темном подвале. Правда, тут же мне подумалось, что у младшего брата в левой руке был маленький фонарик. Как у Комарика в «Мухе-цокотухе».
— Вари окрошку! — распорядился Алешка. — Я такой голодный.
— Молнию поддерни, — посоветовал я. — И проверь сигнализацию.
— Фиг с ней! Никто сегодня не припрется. Если только папа. Со своими операми.
Старший брат послушался умного.
Окрошку варить не надо. Она готовится за десять минут. Я принес в кают-компанию всю кастрюлю, чтобы не бегать на кухню за добавкой.
— Изуми-и-и!.. — сказал Алешка, отставив первую тарелку. — Но малова-а-а!..
Мы навернули еще по тарелке.
— Лех, — спросил я, — а почему ты думаешь, что Ганс не придет сегодня ночью поджигать дом?
— А он очень занят, Дим. Я его загрузил.
— Коньяк пьет?
Тут последовал неожиданный ответ:
— Уже не пьет. Уже бегает. Дим, надо папе и Матвеичу окрошки оставить.
— А что тут оставлять? — Я наклонил кастрюлю. — Тут одна тарелка осталась.
— Интересно — кто ее достоин?
Мы уснули, полные до краев окрошки и гордые за расправу с Марковским. И уверенные в том, что все опасности нам уже не грозят.
И ошиблись. Глубокой ночью у калитки грохнула хлопушка.
— Папенька прибыли, — сквозь сон пробормотал Алешка и сел на своем рундуке. — Опять штаны надевать надо.
Пока мы оделись и, булькая окрошкой в животах, спустились вниз, там уже топталась целая команда приехавших. Матвеич и папа отряхивались от конфетти, а двое оперативников посмеивались, убирая пистолеты в подплечники.
— А чего вы приехали? — спросил Алешка. — На готовенькое?
— Штаны застегни, — сказал папа.